, фанзины и листовки.
Но, увлекаясь политикой, сообщество бесплатных вечеринок все больше отдалялось от клубной сцены, которая, в свою очередь, становилась еще более мейнстримной и легальной. Процесс популяризации клубов начался еще во времена билля Брайта, и с 1990 года большинство клабберов уютно устроилось в лицензированных клубах, сосредоточив все свое внимание на наркотиках, музыке и моде, и едва ли их связывало что-нибудь большее, чем простое желание получать удовольствие. Правда, некоторые клаб-беры восприняли билль об уголовном судопроизводстве как нападение на их поколение и культуру, но все же многие чувствовали, что главная цель законопроекта — запретить вечеринки, на которые они никогда не ходили, и образ жизни, вести который у них не было никакого желания. Культуру DIY также критиковали за слепой эскапизм и придание большего значения деревьям и полям, чем бедности и проблемам здоровья.
Одна из систем бесплатных вечеринок, лютонский Exodus, предприняла попытку заняться более широкими политическими вопросами, такими как безработица и недостаток жилья, направляя доходы от рейвов в проекты взаимопомощи, взламывая местные здания и превращая их в неформальные помещения для проведения общественных мероприятий и жилищные кооперативы. Их девиз — «Мир, Любовь, Согласие, Борьба» — свидетельствовало более здравом идеологическом подходе, который, правда, привел к преследованиям со стороны местной полиции, рейдам отрядов подавления мятежей, изгнанию из незаконно захваченных помещений и многочисленным арестам — всего их было около пятидесяти. После первых арестов 1993 года у полицейского участка собрались на демонстрацию четыре тысячи лютонских рейверов, требующих освобождения заключенных. История системы Exodus стала еще одним доказательством того, как серьезно воспринималось каждое политическое проявление наркокультуры и как безжалостно такие проявления подавлялись. Радикальная политика и экстази по-прежнему были взрывоопасным соединением.
В состав группы Exodus входили преимущественно люди из рабочего класса, представители разных рас, и на панков-анархистов Crass они были похожи даже больше, чем Spiral Tribe. Их лютонская коммуна, поместье HAZ [145], как и убежище Crass в Эп-пинг-Форесте, была захвачена ими незаконно и полностью перестроена саунд-системой, в состав которой входили бывшие кровельщики, штукатуры, инженеры, строители, заводские рабочие, агенты по продаже недвижимости, студенты, солдаты и заключенные. Коммунальный дух Exodus привлекал все новых и новых людей, это был таинственный магнетизм, который они объясняли социалистическими традициями (их грузовик был украшен красными звездами), но в котором в то же время было и что-то религиозное. «Мы возвращаем себе Божью землю и применяем Божий закон, — говорил представитель Exodus Гленн Дженкинс, бывший машинист электропоезда и фабричный староста профсоюза. — Мы считаем себя борцами за свободу... Наши жизненные ценности просты: настоящая святыня — это жизнь, а не имущество» . Они мечтали о том, чтобы их коммуна положила начало бесконечной революции.