Измененное состояние. История экстази и рейв-культуры (Коллин, Годфри) - страница 65

В 1987 году их пути впервые пересеклись. Роберте, которому было тогда двадцать три года, работал в сфере недвижимости, а Колстон-Хейтеру исполнился двадцать один, и он тоже подумывал о том, чтобы заняться недвижимостью. Оба хотели быстро заработать деньги и так же быстро их потратить, днем устраивая дела, а ночью веселясь до упаду. Они сразу отлично поладили. Колстон-Хейтер приезжал в Лондон, и Роберте водил его на нелегальные вечеринки после закрытия клубов, таких как The Cotton Club в Стоук-Ньюингтоне. Роберте же ездил в Милтон-Кейнз, где в местных клубах Колстон-Хейтера уже встречали как важную персону, а после клуба они продолжали веселье дома у Колстон-Хейтера в расположенной неподалеку деревне Уинслоу. Лучшая пора их дружбы пришлась на время первого расцвета экстази-культуры. И хотя сцена экстази была тогда совсем еще крошечной, вокруг нее собрались самые яркие персонажи ночной жизни города. Неудивительно, что в начале 1988 года Роберте и Колстон-Хейтер попали в Shoom. «Удивительный уикенд, — вспоминает Роберте. — Самое потрясающее было то, что все мы были на одном и том же наркотике и относились друг к другу с таким дружелюбием, как будто были знакомы всю жизнь. Музыка и наркотик действовали просто отлично. Музыка была совершенно сумасшедшая. Танцуя под нее, не нужно было думать о том, какие позы принимаешь, — можно было просто радоваться, и все. Радость переполняла весь клуб, и в этом была какая-то нереальная мощь».

Звучит как типичная история обращения в новую эру, которую мог бы рассказать любой клаббер, но Робертса или Колстон-Хейтера едва ли можно было назвать «любым ». Их экстраординарные личности и неутолимая жажда азарта обеспечили им влияние даже в такой среде, где все давно привыкли к яркости и броскости. Дэнни Рэмплинг вспоминает, как Колстон-Хейтер приходил в Shoom после очередной игорной авантюры с тысячами фунтов наличных, окруженный поклонниками, выпивал бесконечные бутылки шампанского и хвастался своими выигрышами. Сначала «шумеры» находили его хвастовство забавным. «Он немного эксцентричен и самовлюблен, — говорит Лиза Маккэй. — Он говорил: "Я — предприниматель, дорогуша". Удивительно, сначала все его обожали, а потом стали ненавидеть». Колстон-Хейтер был дерзок и самоуверен, но в нем сохранялось почти подростковое желание стать частью клубной сцены, в которой было так много жизни и света.

Но проблема заключалась в том, что, по мере того как эйсид-хаус притягивал к себе все больше и больше людей, ветераны Ибицы стали все больше отгораживаться от внешнего мира, стремясь защитить свое ползущее по швам сообщество от чужаков, и таким выскочкам, как Колстон-Хейтер и Роберте, не было места в их компании. К этому времени, вспоминает Стив Проктор, Колстон-Хейтера в клубной тусовке считали «шумным придурком, объектом насмешек». Когда входная политика Shoom ужесточилась, Колстон-Хейтер и Роберте больше не могли приводить в клуб своих друзей. «Они хотели, чтобы Shoom принадлежал только их хреновой замкнутой тусовке, — говорит Роберте. — Никого туда не пускали, хотели, чтобы клуб был только их».