В волнении Ращупкин перевернулся, опять лег на живот. Вода успокоительно шелестела рядом. Как бы ища ответ на вопрос, что же предпринять, он посмотрел налево, направо.
«Хорошо бы кто проплыл сейчас», — подумал он, зная, что рассчитывать на это бесполезно. Четь несудоходна, лес не сплавляют, в двух днях пути по ней нет селений. Раз — другой в полмесяца проплывет рыбацкий обласок, и все. Да и помощь оказалась бы не ахти. В рыбацком обласке в лучшем случае дробовичок может случиться. Это в лучшем…
Нет, нет, он посмотрел на соседний берег, нечего надеяться на кого-то. Нужно самому попытаться остановить их.
Ращупкин так и подумал — «остановить», пока не вкладывая в слово конкретного смысла. Но сердце забилось чаще.
Определенного плана не было, и он не стал составлять его. Действовать все равно придется по случаю. А тот ведь не предусмотришь.
От принятого решения Ращупкину стало легче дышать, словно в воздухе прибыло кислороду. Он свободно раскинул руки, щекой прижался к земле. «Отдыхать», — приказал себе и тут же отменил распоряжение. — Вот уж нет, отныне как раз с отдыхом повременить придется.
На четвереньках, пятясь по-рачьи, выбрался из тальника, дополз до сосен и, поднявшись, побежал вдоль берега по течению Чети.
Река от столба в обе стороны проглядывалась далеко. До точки, где был плавный изгиб русла и береговой выступ заслонял обзор, пришлось отмерить около километра. На этом участке русло не затянуло песком. Под низким обрывистым берегом в толще стремительной воды угадывалась глубина; немелко и на середине. Лишь ближе к соседнему берегу дно постепенно повышалось, проявляясь на мелководье островками. Плыть добрых полторы сотни метров. Правда, ниже виднелась ломкая линия переката, но до нее еще топать, и Ращупкин, присев на вывернутую с корнем сухую лиственницу, принялся стягивать сапоги.
Хотя переправляться вплавь, держа над водой одежду, было неловко, он по достоинству оценил купание: освежило, взбодрило, в теле прибыло легкости. Уже на пути к столбу он пожалел, что не пробыл в воде подольше.
Место возле разрушенной переправы было открытое, подбираться слишком близко рисково. Постояв в черемушнике, Ращупкин перебрался к соснам, которые клином подступали близко к берегу. Облюбовав крайнюю леснику, он, прижимаясь всем телом к стволу, вскарабкался до середины и удобно, как на стуле, устроился на толстом суку.
Усталость опять заполнила каждую клеточку тела, но он мог быть доволен собой: снова находился впритирочку к троице, контролировал всякое их движение.
Впрочем, пока у столба все трое вповалку лежали в траве. Альбинос и Длинный рядышком в тени лицами кверху, Шуляков на солнышке, чуть поодаль, ничком. Со стороны могло показаться, что он безмятежно наслаждается загаром, настолько безмятежной была его поза, если бы не карабин, до которого он едва не дотрагивался пальцами раскинутых рук.