Четки — шнурок с нанизанными на него бусами — используются только в религиозном обиходе и только для счета молитв или поклонов. Бусины, так задорно торчащие из восхитительной прически молодой дамы, довольно затруднительно было бы использовать по такому высокому назначению. Почесывающая голову молитвенница, щелкающая бусами высоко над головой, — очевидно, пришлось бы и менять руки, поза не из простых — в такт душевных сокрушений — это что-то невиданное.
Нет, конечно, Евгений Замятин — человек образованный, точный, он все знает про четки, но у кого же язык повернется сказать об Ахматовой что-то не столь возвышенное. Бусины в гребне у Анны-грешницы, у Анны-монашенки? Четки, чему же еще быть?
Что до его [Бродского] отношений с Богом, могу только повторить то, что он мне сказал в разговоре о рождественских стихах Пастернака: «Совершенно непозволительные вещи — гадать по поводу его религиозных ощущений». (Иосиф Бродский глазами современников. Кн. 2. Стр. 203.) С Анной Ахматовой все ровно наоборот — тоже совершенно непозволительно гадать, но не потому, что это вопрос ее личной совести, а потому что эта совесть давно предъявлена для публичного рассмотрения и поклонения по результату. Гадать нечего, всем давно предложен единственно правильный ответ: Анна Андреевна «была глубоко религиозна», «обладала истиной верой» и все такое прочее.
Суть ее религиозности запечатлена в ее стихах многократно:
…Моя рука, закапанная воском,
Дрожала, принимая поцелуй…
* * *
Разве убудет жены, если она будет молить за мужа?
Бросалась в ноги палачу…
Убудет палача.
За что она выставляет на палаческую лавку Пастернака?
Пастернак своей заступой никогда никого не корил, одалживаться у него — это что индийские приветствия солнцу откланивать: дай мне, солнце, своего света, своего тепла. Если есть.
Ахматова пастернаковские благодеяния простить не может: даже денежный долг, небольшой, отдает не нетрудно заработанными деньгами, а ПРОДАВ АРХИВ, все письма-записочки, всю память сердца, все кровное… Я с таким чистым сердцем продавала для вас свой архив…
Пастернак за помощью в вызволении ахматовских сына и сожителя, Левы и Пунина, ни много ни мало обратился к Сталину — она же, по наблюдениям исследователя Пастернака Дмитрия Быкова, никогда не обмолвилась об этом ни словечком (из каких-то необыкновенно утонченных чувств, на самом деле именуемых черной неблагодарностью и гордыней). Впрочем, вот — есть упоминание, красноречивое и однозначное: скрыть ненависть к чужой доброте невозможно.
…рассказ <…> «Жена Мандельштама обратилась к Пастернаку, умоляя его заступиться за жизнь ее мужа. Пастернак сделал, что мог…», — гневно опровергнутый Ахматовой: «Надя никогда не ходила к Борису Леонидовичу и ни о чем его не молила, как пишет Роберт Пейн