Двое парней в толстых свитерах, уже явно накатавшиеся и решившие, что виски с позвякивающими в стеклянных стаканах кусочками льда после физической нагрузки лучше выпить все-таки на свежем воздухе.
Глеб подумал, что воюющим сейчас в Чечне его любимым спецназовцам эту картинку лучше не показывать.
Перестреляют всех на хер, идиоты.
…Сашка с Рустамом пошли бродить по территории, выбирая подходящее место для записи интервью с градоначальником, а остальные направились в бар, и Князь заказал всем по двойной порции виски.
Глебу было так хорошо, что работать не хотелось абсолютно.
Блин.
Живут же люди…
А вот Князь чувствовал себя здесь своим.
Ему улыбались портье и официантки, а бармен поинтересовался, когда же, наконец, Дмитрий-свет-Александрович изволит приехать сюда в следующий раз.
И ни в коем случае не по делам.
Зачем здесь дела?
Так.
Покататься.
Ларин сначала надулся, а потом вдруг понял, что Князев и мэр в здешнюю атмосферу вписываются идеально.
А вот сам он – нет.
Пока.
Точнее, будем надеяться, что пока.
…Через некоторое время площадка была найдена, интервью с Алексеем Игоревичем отснято (нормальный рабочий материал, после монтажа – минуты на три-четыре, да и с видами все в порядке), и они пошли в местный ресторанчик.
Так сказать, перекусить.
Действительно, так сказать.
Потому как, когда Ларин увидел накрытый стол, он сразу понял, что этот, прости Господи, «перекус», добром явно не кончится.
А Художник тут же начал цитировать свои любимые «Двенадцать стульев» относительно того, что «сегодня Бог послал» директору той самой старушечьей богадельни, которого блистательно сыграл сравнительно молодой в ту пору Олег Табаков.
Ну, что ж…
Пить – так пить.
Где наша не пропадала…
И там пропадала, и сям пропадала…
Сели.
Выпили.
Закусили.
Свита градоначальника оказалась на поверку мужиками в общении вполне приятными, а эмчеэсовский полковник так и вообще – настоящим золотом. Все понимали, что работа на сегодня, слава Богу, закончилась, вниз лететь еще рано, а значит, можно и расслабиться под чарку чистейшей водки и пельмени из медвежатины.
Глеб закурил и откинулся на стуле, глядя на улицу через стеклянную стену ресторанчика. Ему очень не хотелось признаваться себе в том, что образ жизни Димы Князева ему, Глебу Ларину, считавшему себя абсолютно честным и правильным журналюгой, начинает нравиться все больше и больше.
А это означает, что с профессией, судя по всему, придется скоро завязывать.
Потому как теперь, очень похоже, его можно попробовать купить.
И, очень даже может быть, – успешно.
А единожды продавшийся журналист перестает быть независимым уже просто по определению. В этом поганом профессиональном цехе новости расходятся быстро.