В голосе Грегори появились едва уловимые теплые нотки.
— И если сейчас, глядя на эти облака, на горы, на снег, ты видишь его лицо и думаешь о нем, я могу это понять. Я знаю, что ты любила его. И я рад, что ты любила его и была любима. Я готов мириться с этим до тех пор, пока я буду уверен, что, глядя на меня, ты не вспоминаешь о нем, что, если я прикасаюсь к тебе, ты мысленно не представляешь себе его лицо.
— Грегори, я никогда так не делаю. Вы с Филиппом совсем не похожи друг на друга, у вас нет ничего общего, — внезапно голос ее сорвался, губы слегка задрожали. — Я не хотела забывать его, и именно это сейчас волнует меня больше всего.
Джип медленно ехал через пастбище. Грегори бросил на нее недоумевающий взгляд.
— Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать.
Она поспешно отвела глаза и стала говорить, глядя в окно.
— Я хочу сказать, что в последние годы я старательно загружала себя работой. По утрам я просыпалась с одной мыслью: "Боже, помоги мне не думать о нем сегодня, помоги мне не скучать по нему". Я жила, стараясь не думать о нем. — Вдруг, ужаснувшись своим словам, Лесли зажала рот рукой. — А теперь, Грегори, я обнаружила, что не могу думать о нем. Я пытаюсь, но уже не могу ясно вспомнить его лицо.
Она тяжело дышала. Подавив рыдание, она продолжала:
— И хуже всего то, что я больше не скучаю по нему, — она закрыла лицо руками.
Он остановил джип на середине северного выгона, снял очки и нежно обнял ее. Пытаясь успокоить Лесли, он укачивал ее, словно маленького ребенка, тихо поглаживая по голове. В его объятиях она снова почувствовала себя спокойно.
— Все в порядке, Лесли, — нежно прошептал он, — дорогая, все хорошо. Где бы сейчас ни был Филипп, я уверен, больше всего ему хочется, чтобы ты была счастлива. Он любил тебя, Лесли, и он умер любя. В этом мы с ним похожи. Если ты уйдешь из моей жизни, я всегда буду любить тебя. Мне кажется, если бы волею судьбы мы с Филиппом поменялись ролями в твоей жизни, если бы я полюбил тебя первым, а он — после, я бы не стал завидовать ему, его любви к тебе. Признаюсь, Лесли, я ревновал тебя к нему, ревновал тебя к твоим воспоминаниям, и это была самая ужасная ревность, — он тяжело вздохнул, — и самая безнадежная.
Она посмотрела на него затуманенными от слез глазами.
— Теперь ты понимаешь меня, Грегори, правда?
— Да, — ответил он с болью в голосе, — теперь я понимаю. — Он слабо улыбнулся. — И надеюсь, что теперь и ты понимаешь, как сильно я люблю тебя, — он посмотрел ей в глаза и поцеловал ее. И этот поцелуй был таким же чистым и невинным, как снег, падавший на землю. Она навсегда запомнила этот застенчивый поцелуй, едва скользнувший по ее губам.