Эдика отвели в камеру № 127. Не знал тогда он, что нахождение в этой камере называется «сидеть на спецу», то есть в специальной камере, где ведется оперативная работа с теми, от кого надо добиться более полных показаний или признания. Камера была получше, чем в КПЗ. Двухъярусные металлические кровати, их называют «шконками», выдаются одеяло и подушка (их тогда называли почему-то соответственно «баба-яга» и «одуванчик»), выдается тонкий матрац.
Три раза в квадратное отверстие в двери «баландер» приносит еду: полбуханки хлеба на день, кипяток, каша или картошка и «рыбкин» суп. Эдика это не смущало. Есть все равно не хотелось. Пугала неопределенность и полное незнание ситуации.
Окошко камеры выходило во двор. Если громко кричать, то можно узнать и сообщить что угодно. Вечером его так искали. А на следующий день «послали коня». В маляве было написано: «Стрелец — мужик нормальный». Эдик понял, что это от Коли Загорского. С этой малявой, своеобразным удостоверением личности, Стрельцов и прошел за пять лет Бутырку, пересылку на Пресне, два раза вологодский этап в «Столыпине» с собаками, пять лагерей в Вятлаге, зону в Электростали на вредном производстве и два лагеря при 41-й и 45-й шахтах в Донском, под Тулой.
Никогда Эдик больше не видел этого авторитетного в уголовном мире человека, но до конца дней своих помнил его и тогда еще сделал твердый вывод, что ЭТИ люди словами не разбрасываются.
Как потом узнал Эдуард, в эти же дни за него сражался с обстоятельствами другой человек — его близкий товарищ Борис Татушин.
26 мая 1958 года, около 7 часов вечера Татушин, или «Татушкин», как по-дружески звал его Эдик, вышел из мытищинской прокуратуры.
«На базу, в Тарасовку нужно бы ехать. Там сборы. Там команда готовится к чемпионату мира, через три дня выезд в Гетеборг», — подумал Борис. — А ребята сидят? Нет, не на базу ехать надо, хрен с ней, с базой, а в Москву, ребят спасать. Что-то предпринимать. Но что? С кем посоветоваться? Что делать?»
Боря сел в электричку и поехал в Москву, с вокзала домой, завел свой «Москвич» — ив «Торпедо». Нашел там бывшего футболиста, друга Эдика, Леву Тарасова, с ним поехали к матери Стрельцова — Софье Фроловне, потом к Эдику Караханову.
Всех нашел в этот летний вечер Боря Татушин и в своей машине повез их в Пушкино извиняться перед потерпевшими и уговаривать их. О чем? Кто-то посоветовал, чтобы забрали заявления. В другом месте высказали мысль, что нужны новые заявления, в которых девушки прощают ребят. В третьем — чтобы написали, что ничего вообще не было.