«Хорошо бы какого-нибудь юриста найти или адвоката, но где их брать-то? И вообще как это делается?» — Боря Татушин с пятью классами образования, конечно, этого не знал. А вот то, что руководство «Торпедо», «Спартака» и сборной Союза заниматься этим не будет, это он знал точно. Там таких ЧП не любят и не прощают.
Эх, была — не была. Вперед, куда кривая выведет.
В Пушкино были около 12 ночи. Тамара быстро согласилась и написала:
>«Прокурору Мытищинского района
Заявление
Прошу считать мое заявление, поданное Вам 26.05.1958 г. об изнасиловании меня гр. Огоньковым, неправильным.
В действительности изнасилования не было, а заявление я подала, не подумав, за что прошу меня извинить.
Тамара Т.
27.05.1958 г.»
В этот вечер, точнее уже ночью, мать Марианны непрошеных гостей в дом не пустила. Но мать Эдика упросила разрешить приехать к ним на следующий день. Та согласилась.
На следующее утро эта же компания — Татушин, Караханов, Тарасов и мать Эдика — опять поехали к потерпевшей в Пушкино. Ребята остались в машине, в дом пошла только мать Эдика. Все-таки женщина женщину быстрее поймет. Софья Стрельцова понесла подарки потерпевшей: коробку зефира, банку варенья, яблоки и цветы. Все, что смогли собрать, но от чистого сердца…
Все трое в доме плакали. Плакали матери, переживая за своих непутевых детей, плакала потерпевшая… И решили…
— Приезжайте через два дня, 30 мая, напишем все, что надо, — сказала мать Марианны.
30 мая ровно в 9 часов утра Татушин с Левой Тарасовым и матерью Стрельцова отправились в Пушкино, получили от потерпевшей заявление и сразу же отвезли его в Мытищи, в прокуратуру, благо это было по дороге, по Ярославскому шоссе.
Документ был написан так:
>«Прокурору Мытищинского района
Заявление
Прошу прекратить уголовное дело в отношении Стрельцова Эдуарда Анатольевича, т. к. я ему прощаю.
Марианна Л.
30.05.1958 г.»
Прочитав это заявление, следователь Муретов усмехнулся и сказал Татушину:
— Это заявление, как мертвому припарка. Уголовные дела об изнасилованиях прекращению за примирением сторон не подлежат.
Татушин, разбиравшийся только в футболе, из этого понял одно, что Стрельцову хорошего ждать нечего.
На следующий день из КПЗ выпустили Огонькова и дело на него прекратили. Текст заявления, написанный «его» потерпевшей, подходил под прекращение дела. Ему повезло. А вот Стрельцову — нет.
Теперь, спустя годы, страшно подумать, что Стрельцов не избежал предначертанного ему на ближайшие годы кошмара только из-за равнодушия, из-за безразличия тех руководителей команды, кого он считал близкими. Рядом не оказалось знающего грамотного человека, по совету которого было бы написано юридически толковое заявление, такое хотя бы, как у Тамары. Тем более что текст заявления Марианну и ее мать не интересовал вообще. Всего-то несколько слов, но так необходимых для принятия решения в пользу Стрельцова, и тогда, как Огонькова, его бы освободили.