Эдгар не хватал через край. Не бывал подолгу серьезным. Смешил Стеллу рассказами о кембриджском математике, который целыми днями, сидя в углу, производил сложные вычисления на клочке туалетной бумаги; об играх в бридж, ведущихся с такой горячностью, что некий пациент как-то едва не лишился глаза, когда спор перешел в драку. По его словам, иногда ему кажется, что он вступил в джентльменский клуб высшего разряда, так как знаком с банкирами, адвокатами, офицерами и биржевыми маклерами; со старыми итонцами и с людьми из низших слоев общества.
– Но всех нас объединяет одно, – сказал Эдгар.
– Что же?
– Мы все сумасшедшие.
Стелла хорошо запомнила эту минуту. Она сидела на скамье в тени садовой стены, а Эдгар с обнаженной грудью стоял на лестнице, смотрел на нее с высоты и улыбался собственной шутке. Но у Стеллы она улыбки не вызвала.
– Я не думаю, что ты сумасшедший, – возразила она.
Эдгар тут же посерьезнел.
– Я тоже.
– В таком случае ты не должен здесь находиться.
«Ты не должен здесь находиться». Разве не этого он добивался? Жена заместителя главного врача согласилась с тем, что он не должен находиться здесь. Это было большим успехом.
Затем состоялись танцы.
На следующий день утром Стелла сидела на кухне с чашкой чая, лениво листая газету. Ее одолевало беспокойство. Она почти всю ночь думала о случившемся, суть которого заключалась в том, что во время танца с Эдгаром она поняла – в пах упирается сквозь брюки его пенис. Стелла рассказывала, что вспоминала вначале свое недоумение, когда ощутила его эрекцию, а затем, мгновение спустя, осознание – да, это именно то, что она подумала; но когда отпрянула от Эдгара, когда раскрыла рот, чтобы выразить возмущение, увидела в его лице то, что заставило ее передумать, какую-то безгласную, смущенную беспомощность – он ничего не мог с этим поделать! Это было смешно и вместе с тем печально; она была растрогана потребностью, о которой сразу догадалась, поэтому снова прижалась к нему, и так они двигались в танце по центральному залу, прильнув друг к другу; его пенис упирался ей в пах. Теперь Эдгар широко улыбался, а она смотрела в сторону, сохраняя на лице чинное, непроницаемое выражение. Самообладание не изменило ей ни на секунду. Она едва не пожалела, когда музыка окончилась, а Эдгар резко повернулся и пошел в другой конец зала.
Меня это не шокировало. Однако я был удивлен и раздосадован не столько природой их тайного согласия – либидо у Эдгара было сильным, у Стеллы тоже, и обоих определенно возбуждало то, что все происходит на людях, – сколько тем, что он поставил под угрозу нашу общую работу, мою и его, таким бесцеремонным образом. Если бы Стелла сообщила о случившемся, это отбросило бы нас назад на несколько месяцев, может быть, даже лет.