Не знаю, сколько мы так просидели. Если кто-то из Пендергастов и видел нас, мне никто ничего об этом не сказал, даже Пэт, — все-таки они крайне вежливое семейство.
Через какое-то время мои рыдания стали затихать, и я почувствовал, как узел в моей груди на конец-то ослаб. Я подумал, что теперь он, может быть, исчезнет совсем.
— Я бы убил этого мелкого ублюдка, — проговорил отец Пэт, и эти слова, сам не знаю почему, меня рассмешили.
Больше года меня окружало лишенное жестокости горе, но я чувствовал другое. Дважды я едва не позвонил одному своему дяде. Он знался с кем-то, кто мог бы за определенную сумму убрать пацана. Искушение было велико, но я прекрасно понимал, что, убив его из мести, я не верну маму Пэт.
— И я, — прошептал я, поднялся на ноги и вытер лицо рукавом новой рождественской рубашки.
Мы были в комнате одни. В камине прогорело и упало полено, я повернулся к огню, но тут же, повинуясь внезапному порыву, положил руку на плечо отцу Пэт, склонился и поцеловал его в лоб. Он взял меня за запястье обеими руками, я подумал, что он снова заплачет, но ошибся. Вместо этого он улыбнулся:
— Я рад, что моя дочь вышла за тебя.
Ни до, ни после я не слыхал похвалы, которая значила бы для меня больше. Эти слова разбили что-то во мне, что-то твердое, удушающее, что поселилось в моей груди.
Спустя час я уже стал душой компании, мистером Веселье. Я смеялся, шутил и рассказывал истории, которые заставляли людей взрываться хохотом. Никто и никогда не видел меня таким. Даже Пэт. Я сказал ей, что в детстве научился «петь за ужин», но в подробности не вдавался. На самом деле моя мать сказала, что, раз уж ее мужа упекли за решетку из-за одиннадцати его братьев, они по очереди будут заменять мне отца. Все детство каждые три месяца она перевозила меня от одного дяди к другому.
— А вот и Наказание! — вопили мои двоюродные братья и сестры, когда мать привозила меня из одного дома или трейлера в другой. Она подталкивала меня к двери с чемоданом, в котором умещались все мои пожитки, и легонько пожимала мне плечо — единственный знак любви, который я от нее получал. В следующий раз я видел ее ровно через три месяца, когда она отвозила меня к следующему дяде. Она всегда возила меня на машине, даже если ехать нужно было в соседний дом.
Годы шли, и я узнал, что не могу состязаться с двоюродными братьями в умении драться или в их врожденной способности управлять любыми большими машинами, выкрашенными в желтый или зеленый цвет, но у меня был талант, которого не было у них: дар рассказывать истории. Одному Богу известно, откуда он у меня. Впрочем, древняя двоюродная бабушка говорила, что никогда не видела лжеца большего, чем мой дед, так что, может, этот дар достался мне от него. По сути дела, я настолько отличался от всех них, что один мой дядя как-то сказал, что, если бы я не выглядел как Ньюкомб, он бы поклялся, что я им не родня. Необходимость научила меня развлекать. Когда сгущались тучи, кто-нибудь пихал меня в бок и говорил: