Когда до Отем дошло, что я закончила, она наклонилась вперед и поцеловала меня в щеку.
— Ты такая забавная. Вот здорово было бы, если б брат Корда на тебе женился!
Я встала, чтобы скрыть дрожь, которая прошла у меня по спине. Лишь в кошмарном сне я могла войти в это славное семейство. Только если...
Мысль моя внезапно оборвалась: прямо передо мной, как раз за креслом Отем, стоял Форд Ньюкомб, один из самых известных писателей в мире. Люди, которые хлопали крыльями над Отем, когда она ревела, расступились и сгрудились по обе стороны от кресла на почтительном расстоянии от мистера Ньюкомба, которое вполне соответствовало его статусу и комплекции.
Он улыбался уголками губ и смотрел мне прямо в глаза, как будто ему понравилась моя дурацкая история! Его лицо было скорее интересным, нежели красивым, тело казалось мягким и нетренированным. Он писал книги, сколько я себя помню, и я прикинула, что он ужасно стар, наверное, разменял уже шестой десяток.
Конечно, мне было известно, что он уже два года как живет в нашем городке — никто не знал, почему и зачем. После того как он уволил подругу моей подруги, я предположила, что в других городах Америки у него уже все поработали.
В городе все, кто умел, говорили — даже мистер Уоллес, который разговаривал через какой-то аппарат в горле, — что работать на Форда Ньюкомба просто невозможно. Он вечно пребывает в дурном расположении духа, ворчит, и нет такого человека, который сумел хоть чем-то ему угодить. По меньшей мере троих он уволил в первый же день работы. Одна из уволенных, ровесница моего отца, сказала тете Хизер, а та сказала матери Хизер, а та сказала Хизер, а Хизер рассказала всем нам, что его главная проблема в том, что он не может больше писать. Ее теория (почерпнутая из Интернета) сводилась к тому, что все книги за него писала покойная жена, так что больше мир не увидит новых книг Форда Ньюкомба.
Я изо всех сил удерживалась от того, чтобы поставить эту теорию под вопрос. Если книги писала его жена, то почему не публиковала под своим именем? У нас сейчас не восемнадцатый век, когда требовался мужской псевдоним, чтобы печататься, так зачем кому-то подобные сложности? Но когда мои подруги начали сплетничать, я все-таки не удержалась и спросила — почему? Дженнифер сурово посмотрела на меня и ответила:
— Из-за налогов.
После чего я получила от нее очередное молчаливое предостережение: я снова не выражала им «дружескую поддержку».
Итак, своей чересчур длинной и нелепой речью о Пулитцеровской премии я выставила себя перед Фордом Ньюкомбом полной идиоткой, и теперь он стоял и сверлил меня взглядом. Боже правый, получал ли он Пулитцера за какие-то книги?