— Речь не о том, чтобы мне стало легче.
— А о чем же?
— О нас.
Кэмрин стало трудно дышать. Удивительно, как одно слово может вызвать столько боли, оживить столько воспоминаний.
Мы.
Кэм и Блейн против всего мира. Вдвоем.
Молодые, горячие, пылкие. Весь мир перед ними. Мечты, которые станут явью. Множество мест, в которых они побывают. Жизнь, наполненная радостью и весельем. Потому что их любовь поднимает их, как на крыльях. Потому что эта любовь оказалась водоворотом, и они поженились, не успев перевести дыхания.
Что бы они ни делали тогда: неторопливо пили кофе после трудового дня, бежали наперегонки к реке, соревнуясь, кто прыгнет в воду первым, взбирались на вершину Радужной горы, чтобы поваляться вдали от всех на шелковой травке, — все было страстно, живо и ярко. Казалось, все естественно и правильно — этот человек для нее, он предопределен, назначен ей судьбой, поэтому так сильна ее любовь.
А потом, когда он ушел, она упала с этой звенящей счастьем высоты в самые глубины отчаянья и боли.
Воспоминания очень горьки. Чтобы сдержать слезы, Кэмрин сосредоточила внимание на крошке кекса на своих коленях. Одинокая крошка. Как она сама.
Чудесно. Теперь она сравнивает себя с крошками кекса…
Нет. Не слишком удачная мысль. Надо скорее уходить отсюда, пока она окончательно не расстроилась на его глазах и не стало ясно, как он дорог ей и сейчас.
Он, видимо, предчувствовал, что она поторопится уйти, поэтому заговорил:
— Те три месяца на Радужном Ручье были лучшим временем в моей жизни. А ты, встреча с тобой — самое прекрасное, что когда-либо случалось со мной.
— И поэтому ты сбежал? — резко спросила она.
— Нет, не поэтому. Мы были слишком молоды. Нам еще предстояло взрослеть и расти, и мне казалось — лучше, чтобы мы взрослели не вместе. Потому что я не знал, действительно ли ты меня любишь или используешь как способ восстать против родителей. Но в основном потому, что со мной ты отложила бы исполнение своей мечты, а я не смог бы с этим жить. Ты заслуживаешь лучшего.
— Что? — Она качала головой, с трудом вникая в смысл этих слов.
Кэмрин могла бы поклясться, что Блейн говорит, что он ушел тогда ради нее! Как будто делал ей огромное одолжение, вопреки собственным желаниям и чувствам. Какое-то нелепое, тупое оправдание…
— Ты оставил меня ради меня?!
Кэмрин казалось, что кровь в ней закипает. Она старалась сдерживать свое возмущение, но все же с силой хлопнула руками по столу. Ошибка. Блейн тут же накрыл своей ладонью ее руку, и это прикосновение было теплым, успокаивающим.
Она не убрала руку. Его рука не возбуждала в ней враждебности, того чувства, которое поселилось в душе шесть лет назад, когда он сбежал из Радужного Ручья. Она не хотела негодовать и возмущаться, упрекать и обвинять. Хотела услышать от него правдивое объяснение, полностью правдивое. Правда позволит ей чувствовать себя свободной.