— Это когда было.
Гадалка поднимается на цыпочки и целует меня в щеку. От неожиданности даже вздрагиваю.
— Два брата и одна девушка, тут добра не жди.
У Баррона была помимо нее куча других девчонок: одноклассницы старше нас, все уже на своих машинах. Лила постоянно ему звонила, а я врал, почему брата нет дома, плел какие-то глупости, все надеялся, что она меня раскусит. Но ничего подобного — всегда верила. Мы обычно долго говорили по телефону, пока он не являлся или пока Лила не засыпала.
Хуже всего получалось, когда Баррон брал трубку и разговаривал с ней таким скучающим, безразличным голосом, уставившись в телик. Он мне однажды сказал:
— Лила всего-навсего ребенок, не настоящая моя девушка, а так. Да еще и ехать до нее целых два часа.
— Так почему ты ее не бросишь?
Я хорошо помнил Лилин голос по телефону, звук дыхания в трубке, когда она засыпала. Как он мог хотеть кого-то другого? Баррон ухмыльнулся в ответ.
— Чтобы не ранить девические чувства.
Я тогда хлопнул кулаком по обеденному столу, аж тарелки подпрыгнули вместе с мусором.
— Она дочь Захарова — только поэтому ты с ней и встречаешься.
Брат ухмыльнулся еще шире:
— Как знать. Может, я с ней гуляю, чтоб тебе насолить.
Следовало рассказать Лиле всю правду, но тогда бы она перестала звонить.
Якудза зашивают под крайнюю плоть пениса жемчужины — по одной за каждый год отсидки в тюрьме. Бамбуковой щепкой делают надрез и заталкивают жемчуг в рану. Жутко больно, наверное. По сравнению с этим три маленьких камешка зашить в ногу — полная фигня.
Останавливаюсь на парковке. Вываливаю содержимое полиэтиленового мешка прямо на заднее сиденье — затарился в ближайшем супермаркете — и отворачиваю штанину на левой ноге. Сначала надо выбрить на голени небольшой участок, сантиметров пять-шесть, промыть водой из бутылки. Получается страшно медленно: дешевое одноразовое лезвие обдирает кожу.
Черт, забыл купить салфетки, чтобы промокнуть кровь. Снимаю рубашку и прикладываю к ноге. Щиплет, но я не обращаю внимания. Вообще-то в мешке есть бутылка перекиси водорода. Ладно, может, позже, когда соберусь с силами, а пока и так больно.
Достаю еще одну бритву. За окном снуют люди — семейные пары толкают перед собой тележки с покупками, смеются дети, прохаживаются мужчины с бумажными стаканчиками. Виновато отворачиваюсь и шепчу про себя: «Не смотрите», а потом прижимаю острое лезвие к коже.
Даже страшно немного — насколько легко оно входит, почти никакой боли, как от небольшого укуса. По телу разливается странный холод, руки-ноги словно чужие. Сначала почти ничего не видно — только едва заметная тонкая линия, затем выступает кровь, сперва маленькими каплями, а потом на месте раны набухает длинная красная полоса.