Затем все ринулись ко мне. К этому времени я тоже орал и исходил кровавым поносом. Видел я перед собой только тени, но помню, как кардинал Джованни размахивал своей окровавленной шпагой, а Миранда, встав на колени, взяла мою голову в руки. В глазах у нее застыли недоумение и страх. Она вспомнила скелетики, приготовленные на день поминовения усопших, завтрак во время карнавала и историю о брыластом. Миранда хотела обнять меня, но я не мог ей этого позволить. Джованни жаждал моей смерти, и мне требовалось убедить всех, что Миранда не участвовала в заговоре. Поэтому я плюнул ей в лицо.
Она отпрянула, уронив мою голову на пол.
— Не надо, кардинал Джованни! — сказала она, повернувшись к горбуну. — Не убивайте его. Пускай страдает!
Пускай он умрет тысячью смертей за преступления, которые совершил сегодня!
Благослови ее, Боже! Благослови! Все актеры Падуи могли бы у нее поучиться! Кардинал Джованни задумался было, однако на сей раз у него не могло быть сомнений, что я действительно загибаюсь от яда. Горбун опустил шпагу и согласился, что я заслуживаю медленной смерти. Придворные его поддержали. К этому времени я уже почти ничего не соображал. Знаю только, что они, очевидно, ушли из комнаты, поскольку кто-то поднял мою голову (потом мне сказали, что это был Пьеро) и вылил мне в глотку оливковое масло. Меня немилосердно рвало, в желудке не осталось ни крошки от того, что я съел, но это не помогало. Яд проник в мою плоть. Мне было безумно плохо, и никто не сомневался в том, что я умру.
Все гости, включая Джованни, уехали из дворца на рассвете. Федерико похоронили через день. На погребение пришли лишь несколько придворных.
Я то засыпал, то просыпался, но сон ничем не отличался от бодрствования. Хотя я слышал голоса людей, я не видел их и не мог ни говорить, ни даже шевельнуться. Я был уверен, что нахожусь в чистилище, поскольку Господь еще не решил, куда меня направить — в ад или рай.
Томмазо был сама доброта. Каждый день он приносил мне свежие пирожные в надежде, что я очнусь. А вот Бернардо заявил, что мой недуг — плохое предзнаменование и надо немедленно похоронить меня, хотя я еще не умер! К счастью, остальные решили подождать.
Миранда часами сидела у моей кровати, молилась и пела. Она передразнивала птиц и животных, обнимала меня и шептала, что любит. Мне хотелось плакать, но я не мог. Я попытался раздвинуть пальцы хоть на ширину мухи. Тоже не смог — и зарыдал от усталости. Миранда увидела мои слезы и рассказала остальным.
Однажды утром, несколько недель спустя, я проснулся таким голодным, каким не чувствовал себя никогда в жизни. Пьеро сказал, что я выжил благодаря своим экспериментам с ядами. В разгар празднества, устроенного в мою честь, Чекки посоветовал мне, Томмазо и Миранде уехать из Корсоли, прежде чем Джованни узнает о моем выздоровлении. Кто-то видел, как Бернардо, оседлав коня, умчался из города — очевидно, чтобы сообщить горбуну.