Два дня я даже не глядел на младенца. Мне казалось, что он виновен в смерти Элизабетты, и, поскольку я хотел отдать ребенка волкам, повивальная бабка прятала его от меня. На третий день она положила Миранду — это имя Элизабетта прошептала перед смертью — мне на руки. О miraculo! О чудо! Это крохотное создание превратило мое горе в радость, какой я прежде не испытывал никогда! Копия Элизабетты — такие же большие темные глаза, такие же ямочки на щеках, такой же прямой носик. Она даже губки покусывала в точности как ее мать! Я месяцами просил у Господа прощения за те слова, что вырвались у меня в приступе отчаяния.
Когда Миранде исполнился годик, я услышал, что овцы у Витторе все подохли и он ушел в солдаты. Я подумал, что отцу, наверное, очень одиноко. Самое время отвезти ему Миранду — его первую внучку. Он будет рад ее увидеть.
Я стер себе ноги до кровавых волдырей, пока шел к отцовскому дому, и проклинал себя за то, что затеял это путешествие. Но когда наконец я увидел его сгорбленную фигуру, сидящую на солнышке (он стал таким маленьким!), меня захлестнул прилив нежности. Держа Миранду на руках, я подбежал к нему с криком:
— Babbo! [12] Это я, Уго!
В первый миг он меня не узнал, поскольку глаза у него сильно ослабели, но когда я приблизился и до него дошло, кто перед ним стоит, он обругал меня за то, что я не проведал его раньше. Опять я был виноват!
Ему было голодно, холодно, и у него почти не было денег.
— А где Витторе? — спросил я, притворившись, что ничего не знаю.
— Он сражается за венецианцев, — с гордостью ответил отец. — У него под началом сотни солдат!
— Тот, кто назначил Витторе командиром, просто дурак, — откликнулся я.
— Ты завидуешь! — крикнул отец. — Он заслужил эту честь и прославил имя ди Фонте! Он станет кондотьером.
Мне хотелось сказать: «Ты, глупый осел! Ты сам виноват, что так влип. Витторе разорил тебя, и ты прекрасно это знаешь. Но тебе, видите ли, хочется думать, что он — армейский капитан. А пошел ты!»
Вслух я этого не сказал. Я вообще ничего не хотел говорить. Я надеялся, что он обрадуется мне, возьмет на руки свою единственную внучку, поцелует ее и ущипнет за щечку, как другие дедушки. Я хотел, чтобы он показал Миранду своим соседям и заявил, что это самый прекрасный ребенок на свете…
Не тут-то было. Он посмотрел на нее и хмыкнул:
— Девчонка!