Жюльен улыбнулся и сказал только:
— Виктор.
— Да, помнишь? Всякий раз, когда я набрасывался на него, он с уморительным видом говорил: «Шеф, коробка для сахарной глазури!»
Оба рассмеялись.
— Конечно, он предпочитал, чтобы удар кулаком доставался не ему, а этой коробке, — заметил Жюльен.
Мастер перестал смеяться. Лицо его опять помрачнело; помолчав, он пробормотал:
— На такого человека, как Виктор, всерьез и сердиться нельзя. — Он опять умолк, опустил голову и прибавил: — Где-то он сейчас? Службу он проходил в пехотных частях укрепленного района, Может, он теперь на линии Мажино.
Наступило молчание. Мастер не спеша прошелся по цеху. Он то и дело поглаживал ручку ящика, или лопатку, или какой-нибудь другой инструмент: работая тут долгие годы, он ежедневно десятки раз притрагивался к этим предметам.
— Пошли, — внезапно сказал Андре, — спустимся в погреб.
Они вдвоем направились вниз. В подвале мастер посмотрел на отгороженное досками место, где стояли в ряд мешки с мукой.
— Мне следовало бы снести сюда еще мешок крупчатки, — сказал мастер, — а то здесь только один остался. Кто теперь это будет делать?
— Я, шеф.
— Ты? А справишься?
— Да, я уже пробовал.
— Это когда же? Ведь тебе не приходилось носить мешки, я это всегда делал сам.
Жюльен помедлил, а потом признался:
— Я это делал по вечерам, после работы. Несколько раз пробовал, для тренировки. Сносил мешок вниз, а потом снова поднимал наверх.
Мастер рассмеялся. Схватил Жюльена за руку, сильно сжал ее и воскликнул:
— Молодчина, вот это здорово! Оказывается, ты даже сильнее, чем я думал.
Мальчик тоже засмеялся. Мастер положил руку ему на плечо и уже серьезно сказал:
— Видишь, ты и впрямь можешь меня заменить.
Ученик понурился. Андре взял со стола самшитовую скалку, коробку с формочками для теста и щипцы для пирожных.
— Держи, это тоже твое, — проговорил он.
— Нет, зачем вы мне все отдаете! — запротестовал Жюльен. — Оставьте что-нибудь себе.
— Бери. Мы ведь договорились: ты мне все вернешь, если понадобится. Но, понимаешь, рабочий инструмент должен служить мастеровому, нельзя, чтобы он валялся без дела… Мне будет приятно знать, что ты им пользуешься…
Голос его слегка дрогнул, он отвернулся и стал внимательно все разглядывать, как только что делал это в цеху. Проходя мимо бочонка с маслинами, он взял одну из них и положил в рот.
— Господи! — вырвалось у него. — Мы вечно клянем свое ремесло. Вечно жалуемся, что работаем до седьмого пота, а получаем гроши. Но когда приходится все вот так оставлять, зная…
Голос его пресекся, но он тут же взял себя в руки и прибавил почти сурово: