— Ну, завелся, — шепчет Жюльен.
Крики прекратились. Хлопают печные дверцы, противень со звоном падает на мраморную крышку разделочного стола. Снова отрывистые вопли; Жюльен различает шаги Кристиана, тот идет по двору, потом поднимается по лестнице.
Когда вспыхивает свет, Жюльен поворачивается, подмигивает Кристиану и спрашивает:
— Господи, что случилось? А я было задремал.
— Хозяин взбесился. И требует, чтобы ты сошел вниз.
— А что он все-таки говорит?
— Говорит, что ожидал от тебя какой-нибудь гадости… Что ты, мол, хорошо его отблагодарил за добро.
— Еще бы!..
— В общем, сам понимаешь. И он требует, чтобы ты сошел вниз.
Жюльен с минуту колеблется, потом говорит:
— Я спущусь к восьми часам за жалованьем.
Кристиан в отчаянии разводит руками, как бы желая сказать, что разразится настоящая буря. Потом втягивает голову в плечи, поворачивает выключатель и уходит, бормоча:
— Ну, старик, храбрости у тебя хватает!
Жюльен снова ложится в постель. На этот раз снизу доносится только приглушенный крик, потом второй. Затем во дворе раздаются шаги хозяина; господин Петьо начинает подниматься по лестнице.
«Надо было мне хоть брюки надеть, — думает Жюльен. — А ну как он полезет драться…»
Однако хозяин не останавливается у дверей в комнату учеников. Он поднимается к себе в спальню. Дверь туда с шумом захлопывается, и звук этот отдается по всему дому. Проходит несколько минут, потом господин Петьо снова спускается по лестнице. И на сей раз он, не останавливаясь, проходит площадку второго этажа.
Жюльен по-прежнему прислушивается. Голоса больше не слышны, доносится лишь шум работы.
Вскоре на лестнице раздаются другие шаги. Госпожа Петьо и Жоржетта спешат в цех на помощь хозяину и Кристиану.
— Вот кретин, решил заставить и женщин ишачить, — шепчет Жюльен.
С минуту он думает о том, что сейчас делается в цехе. Перед его глазами встает лицо хозяйки, она гримасничает, ее тяжелая грудь колышется над противнями; потом возникают увеличенные очками выпученные глаза мадемуазель Жоржетты, которые Виктор называл бутылочными донышками.
— Толстуха Жоржетта, пожалуй, немного лучше остальных, — шепчет Жюльен.
Лежа в постели, он ясно видит, что происходит в цехе. Вот противни поставили в сушильный шкаф, теперь они на столе, а сейчас уже — в самой печи.
В комнату доносится запах первых испеченных рогаликов, и вместе с ним в окно проникает утренний свет. Жюльен думает о том, что целых два года он умудрялся ежедневно съедать два или три хозяйских рогалика. Ему становится смешно.
«Пожалуй, было бы здорово, если б я в довершение всего зашел в кондитерскую и купил себе рогалик… Потом уселся бы в чайном салоне и спросил чашку кофе со сливками… Ведь эти рогалики я своими руками замешивал, нет, лучше уж прийти завтра и посмотреть, какие рожи они состроят».