— Что, Гриша?
— Так что там… помянуть?
— Твое чувство юмора, Гриша. Бывай.
Вслед путникам полетел ядреный мат. Федор коротко хохотнул, включил ручной фонарь и размеренным шагом двинулся вперед, в сторону Электрозаводской. Пятно света заплясало перед ним по путям. Димка, подтянув на плече ремень вечно сползающего автомата, двинулся следом, и разговор сам собой прекратился. Туннели — неподходящее место для посторонних разговоров, это даже словоохотливый Кротов хорошо понимал. Тут, напротив, куда важнее уметь слушать, иначе запросто можно прохлопать какую-нибудь опасность. Это правило давно уже въелось в плоть и кровь всех людей, обитавших в подземном мире разрушенного города.
Каждые сто метров на стене по правую сторону движения тускло горел плафон, освещение было настолько слабым, что друг до друга свет этих ламп не доставал, но и это все равно лучше, чем ничего. Свет успокаивал. Это на богатой Ганзе лампочки в перегонах развешаны через каждые пятьдесят шагов, а здесь… Впрочем, Бауманка тоже не бедствовала. Просто начальство не видело смысла превращать туннель в новогоднюю елку, особенно если учесть, что движение по большей части осуществлялось на мотовозах и путь от одной станции до другой продолжался недолго.
Втягиваясь в привычный ритм шагов, Димка невольно опять погрузился в мрачные мысли. Вот же чертяка этот Федор! Разбередил невеселые воспоминания…
Димка появился на свет уже после Катаклизма, в метро, и ему было года три, когда жизнь его мамы, как он понимал сейчас — молоденькой и недалекой девчонки, оборвала случайная пуля в одной из шальных перестрелок. Такие стычки в первые годы были обычным явлением. Грызня за еду, за воду, за патроны и оружие, за жизненное пространство, за власть, за… да за все что угодно. Могли убить просто за косой взгляд. Ребенка после гибели матери приютила пожилая пара, но в один роковой день не вернулся из похода за едой на другую станцию старик, а вскорости и его супруга, старушка — божий одуванчик, отчаявшись дождаться мужа, отправилась на его поиски, да и тоже сгинула. Исчезновения в первые годы, пока население Москвы обустраивалось в метро и привыкало к мысли, что оно тут надолго, если не навсегда, были нередки. Впрочем, люди исчезали и сейчас, но гораздо реже — самые неосторожные или просто слабые телом и духом к этому времени уже погибли от различных напастий, а остальные волей-неволей научились выживать.
Димка даже не помнил, на какой станции он тогда жил. Не помнил и людей, которые его окружали. Зато хорошо помнил свой детский, всепоглощающий ужас в тот день, когда, проснувшись в ворохе тряпья возле остывшего кострища на платформе, обнаружил, что остался на станции совершенно один. По каким-то причинам люди в спешке покинули обжитое место, бросив никому не нужную обузу на произвол судьбы, а может, просто забыв о чужом ребенке.