— Короче, мне тоже две порции «сталкерского коктей- ля», — хмыкнул Цыган, указательным и средним пальцами неловко выуживая из помятой картонной коробки, которая служила ему аптечкой, пластиковый, шприц с надетой одноразовой иглой. Ладони у него не сгибались. — Ботаник, ты перестарался, как я такими медвежьими лапами стрелять буду?
— Итак, у нас два часа, чтобы добежать до леса до прилета вертушек. И часов пять-шесть, чтобы добраться до берега. Отряд, слушай приказ: снаряжаем все магазины, какие есть, еду, цинки и прочие вещи оставляем здесь. С собой только оружие и патроны!
— Э, Долг, ты чего, нам же потом жрать захочется, — запротестовал Падла. — Днем-то мы чего делать будем, кору с деревьев обрывать?
— Никакого «потом» не будет, если мы не убьем генерала следующей ночью, — отрезал Долг. — Возьми «сталкерский коктейль». Это ко всем относится! Цыган успокаивающе похлопал Падлу по плечу:
— У генерала в лагере жратва найдется, братан, ты только доберись дотуда. Ворча под нос, Падла начал разгружать рюкзак.
Сидящий на прежнем месте с отсутствующим видом Сержант встрепенулся, завернул остаток шоколада в фольгу и сунул обратно в карман.
— А ведь мы кгутые, — с кривой усмешкой сказал он. — Втогой патгуль военсталов положили, да еще вегтушки. Я когда «кгокодилов» увидел, гешил, что все, хана нам. А мы отбились, а? Как это у нас вышло? Долг резко повернулся к нему:
— У нас не было другого выхода. Встали и побежали!
* * *
Над Зоной вставало солнце. С трудом пробившиеся сквозь облачный слой лучи позолотили верхушки деревьев, рассеяли царивший в лесу предрассветный полумрак. Между елками протянулись наклонные солнечные полосы.
«Возможно, это будет последний день в моей жизни», — подумал Цыган. Он устал как собака. Отряд бежал всю ночь, действие «сталкерского коктейля» заканчивалось, и нестерпимо хотелось спать.
Бежавший впереди сектант остановился. Падла прислонился плечом к стволу старой березы, бормоча под нос: «Вот это ночка…» Цыган расставил ноги и, наклонившись, оперся ладонями о колени, пытаясь отдышаться. Легкие горели, рот пересох, в горле саднило. Сержант опустился на землю, хватая ртом воздух. Рядом встал Долг, засунув руки в карманы шинели; его покачивало, лицо было бледнее обычного, а на щеках горели лихорадочные красные пятна.
Ботаник плелся последним, согнувшись чуть не пополам, споткнулся о корень и полетел носом в землю.
— Где мы? — выдохнул Цыган, выпрямляясь. Кровь еще стучала в висках, но в голове уже немного прояснилось, и он мог соображать. Он чувствовал опустошение — и вместе с тем решимость. Вспомнил, как генерал подавлял его волю — целенаправленно, безжалостно. Сегодня ночью все решится. Только перед решающей битвой надо — Цыган широко зевнул, едва не вывихнув челюсть, — как следует поспать.