А вечером, когда девочки возвращались из гимназии, проверял и подписывал дневники.
Жить бы и радоваться на склоне лет старику после трудной людоедской жизни, да вот беда — младшая дочь Ниночка.
Мало того, что она приносила из гимназии бутерброд даже не развёрнутым и дома ничего не ела, в дневнике у неё были одни единицы.
И откуда она такая взялась, Ниночка?!
«Должно быть, в родильном доме подменили. Надо бы главного врача вовремя съесть. Говорило сердце: „Съешь Людоедыч, съешь, после поздно будет“. А я поленился, да и врачишка попался старый, жилистый. Теперь кайся не кайся — делу не поможешь», — думал про себя колдун, вслух выговаривая Ниночке:
— Когда ты возьмёшься за дело?! Когда ты осознаешь неокрепшим умом, что в нашем роду было 9999 людоедов, из них 999 заслуженных. И ведьм в нашем роду было 12545! — кричал он, всё повышая голос. — И никогда не было, чтобы девица нашего рода не становилась хорошей ведьмой!
А Ниночка, опустив ресницы, отвечала одно:
— Не было, так будет. Не хочу я жить в страшном людоедском доме. И не хочу учиться в страшной ведьминской гимназии.
Скажет и сразу уйдёт в свою каморку, захлопнет дверь, да ещё два раза повернёт ключ в замке, уткнётся в подушку да зальётся слезами. И уснёт, не переставая плакать.
Слезы всё будут литься из милых её глаз, из-за крепко сжатых ресниц на мокрую подушку.
Такие это были горькие, горючие слезы, что как-то Ниночка проснулась от собственных рыданий.
И не так просто среди ночи проснулась — а в тот, Тайный час.
Она увидела то, что не видел прежде никто: звёздного пастуха, летящего по совсем чёрному небу, звёздную реку, льющуюся перед ним сверху вниз, но полого и тихо, журчащую, как всякая полноводная, совсем не бурная река.
И увидела далеко, на другом конце города, башню на крыше дома двадцать три.
На секунду Студент повернул к ней лицо, словно Ниночка позвала его, — но как же она могла позвать его, если даже не знала его имени, если она лежала на мокрой подушке, боясь перевести дыхание, чтобы не вспугнуть чего-то, боясь, чтобы не исчезло то, что происходило перед ней; во сне происходило или наяву, она не знала.
Ей показалось, что Студент не только повернул к ней голову, но и увидел её. Через окошко? Но окно ведь было задёрнуто занавеской. Через стену?
Увидел её, встретился с ней взглядом и улыбнулся одними губами; серые глаза его были, как ей почудилось, озабоченные и усталые.
Взглянул на неё только один миг, отвёл усталые глаза и снова занялся своим пастушеским делом, тихо приговаривая «гули-гули-гуленьки».
И она увидела, одна в целом свете, как звёзды опускались на подоконник Студентовой комнаты в башне, не споря и не толкаясь, неспешно пили и ели сколько хотелось. Плескались в прозрачной воде и снова поднимались в небо.