13 января 1866 г.
А. в Лондоне, навещает тетку. Взял с собой свое лучшее стихотворение «Аларик», которое я написал в Оксфорде и подумывал отправить какому-нибудь издателю. Разлит в нем дух, по нынешнему моему состоянию, непереносимый.
15 января 1866 г.
Обед в доме. Встретил там доктора Конолли — невропатолога, кажется, Дикси с ним в приятельских отношениях. Тусклый, печальный день, непрестанно воют собаки, служанка с грустным видом развешивает белье на кустах смородины… Внутри дома сильно пахнет сыростью. Дикси говорит, что это место никаким огнем не протопишь. Мне было приятно, что мистер Конолли вспомнил меня, вежливо поинтересовался моими планами на будущее. За обедом говорили о профессиональных занятиях Конолли — впрочем, довольно неопределенно. Он считает, что душевнобольного не следует держать взаперти, напротив, лучше предоставлять всяческие возможности для передвижения, разумеется, в пределах лечебного заведения или дома. Такая относительная свобода, по его мнению, есть существенная часть лечения. Дикси чрезвычайно заинтересовался этим, привел несколько примеров из собственного опыта. В результате разговор стал напоминать обмен мнениями между двумя профессиональными медиками, но рассуждали они с таким энтузиазмом, что я ни в коей мере не чувствовал себя посторонним.
Увы, все это — обед, разговор на профессиональные темы и т. д. — затмило одно событие, случившееся во время десерта, которое мне, как ни странно, даже сейчас не очень-то хочется описывать…
* * *
Мистер Марджорибэнкс — настоятель прихода Эли, лет шестидесяти, чрезвычайно бодрый на вид, вел аскетический образ жизни, однако же, по словам людей, его знавших, славный и добросердечный. Он возглавлял приход около десяти лет и, живя экономно, но не скаредно, не упуская возможности приработка, которые давало ему положение, скопил, по всеобщему мнению, неплохое состояние. Если мистер Марджорибэнкс и завоевал себе видное положение в округе, то обязан им он был не блеску проповедей и не объективности в суждениях, а твердой позиции в церковных делах. Настоятель был священником-консерватором, причем такой закалки, что не один священнослужитель, известный миру своими консервативными взглядами, в его присутствии почувствовал бы себя чуть ли не либералом. Католиков он ненавидел до глубины души, сама мысль об эмансипации Римской католической церкви — в любой форме — приводила его в ужас. Методистов, конгрегационалистов, квакеров, вообще всяких верующих-неангликан он, будь его воля, поставил бы, как мне кажется, вне закона. И тем не менее бдительный взгляд настоятеля был направлен в равной степени и на собственный приход, и в окружающий мир. Он глубочайшим образом презирал ритуализм, пьюзизм и Оксфордское движение.