То же самое следует сказать о стихарях и ризах, которыми столь простодушно злоупотребляют нынешние священники. Сам мистер Марджорибэнкс произносил свои проповеди, пользуясь обычным женевским саккосом, и весьма свирепо отзывался о «слабодушных, увлекающихся пышными мантиями». Все эти черты, не только терпимые, но и чтимые в твердыне под названием Эли, вряд ли поспособствовали бы карьерному росту мистера Марджорибэнкса в церковной иерархии. Люди поговаривали, будто настоятель не просто здоровый и преуспевающий, но также разочарованный человек.
Жена мистера Марджорибэнкса умерла молодой — и это, как говорили, в немалой степени способствовало его аскетизму, — оставив мужа с двумя младенцами-девочками на руках. Во второй раз он так и не женился, полагая, что никто лучше его самого не справится с воспитанием детей. Прошло двадцать лет, девочки выросли и превратились в цветущих молодых дам. Старшая уже была замужем за пивоваром, жила в окрестностях Кембриджа и в отчем доме появлялась не часто; младшая же, которой недавно сравнялось двадцать пять, все еще пребывала в девичестве. В попытке описать мисс Амелию Марджорибэнкс я могу сказать лишь, что она представляла собой образец дочери священника: благочестивая, богобоязненная, скромная, внимательная к пожеланиям отца и терпимая к его слабостям. Вынужденная с восемнадцати лет вести все хозяйство настоятеля, она, однако же, ни с кем не разговаривала свысока, ее поручения и без того выполнялись. Отец в ней души не чаял, а иные свидетели семейных отношений мистера Марджорибэнкса с красавицей Амелией — а иначе ее не назовешь — утверждали, что и побаивался. Конечно, это преувеличение — мистер Марджорибэнкс был не из тех, кто боится кого бы то ни было, и уж тем более молодую женщину, которая наливает ему по утрам чай и приносит домашние туфли. Но он советовался с ней во всем и прислушивался к мнению дочери, так же как двадцать лет назад прислушивался к пожеланиям покойной незабвенной жены.
Дом приходского священника Эли, каким он был в те времена, чрезмерно просторным не назовешь, но жить в нем, конечно, удобно. Прежде всего следует отметить розарий величиной в половину выходящей в сторону большого кафедрального шпиля террасы. Мистер Марджорибэнкс обожал разглядывать свои розы через окно гостиной, в которой привык завтракать. Вот и сейчас он глядел в это окно, хотя на дворе стоял февраль и никаких цветов, конечно, быть не могло. Напротив него за столом сидела Амелия. Она рассеянно вертела в руках кусок поджаренного хлебца. Чтобы ни выражало лицо священника, страха перед дочерью в нем не было.