Предложение показалось членам ИЛКа совершенно неприемлемым, и все недовольно заворчали. Только Богорский молчал. Но Бохов стоял на своем.
— Спокойно, товарищи! — сказал он и разъяснил свой план. — В углу подвала ребенку будет приготовлено мягкое гнездышко. Несколько раз в день к ребенку, — конечно, с соблюдением всех правил предосторожности, — должен спускаться надежный товарищ. Он будет приносить еду. Ребенок привык к тому, чтобы его прятали.
Ван Дален скептически покачал головой.
— Ты обрываешь цепь только для того, чтобы вновь соединить все звенья в другом месте.
У Бохова вздулись на висках жилы.
— А что еще можно придумать? — вскипел он. — Убить его, что ли? Предложи что-нибудь лучшее, если знаешь.
Ван Дален повел плечами, другие тоже ничего не могли посоветовать.
Все молчали. Может быть, действительно так было бы лучше? Впрочем и сам Бохов, по-видимому, чувствовал, что его предложение не совсем удачно.
— Кроме Пиппига и Кропинского, — а их с нами больше нет, — Цидковский знает только Кремера, который осведомлен о ребенке. Значит, унести ребенка от Цидковского следует Кремеру.
Но этого никто не хотел допустить.
— Только не Кремер! — запротестовали все.
— Спокойно, товарищи! — сердито остановил их Бохов. — Я знаю, чего хочу. Само собой разумеется, если цепь оборвется на Кремере, ее не починить. Это может случиться, если… если Цидковский выдаст. Но я в это не верю…
— Что ж, хорошо, — вдруг сказал Богорский. — Мы устраиваем ребенку мягкую постельку, а Кремер принесет его сюда. Хорошо. Не надо много спорить, товарищи, у нас нет времени. Когда Кремер доставит ребенка?
Своим решительным выступлением в пользу плана Бохова Богорский положил конец всем возражениям, и Бохов был этому рад.
— Сегодня уже поздно, — ответил он. — Завтра я все подготовлю.
Швааль потребовал к себе Клуттига. Он опасался неприятных выпадов со стороны своего помощника во время совещания со штабом, которое скоро должно было начаться. На столе лежала телеграмма Гиммлера, приказывавшего очистить лагерь.
Порядок эвакуации был предоставлен на усмотрение лагерного начальства. Этот приказ мог вызвать панику. Спасайся, кто может! Итак, у Швааля наконец свободны руки. Помешать ему ловко маневрировать мог только фанатический Клуттиг, и Шваалю прежде всего нужно было договориться с ним.
Начальник лагеря неохотно оставался в обществе Клуттига с глазу на глаз, но все-таки решился на этот разговор. Он рассчитывал на свое дипломатическое искусство. По-военному подтянутый, вошел Клуттиг в кабинет.
Швааль встретил его дружески-веселым упреком: