В батальонном городке царил управляемый беспорядок. Все бегали, старательно делая вид, что спешат выполнять указания. Но привычный к армейским порядкам глаз мгновенно распознал бы некоторую нарочитость данных действий. Слишком громко отдают команды и рапортуют. Слишком старательно мелькают перед глазами некстати прибывшего начальства.
Подтверждал это и растерянный вид командира батальона. Майор громадным носовым платком вытирал пот на раскрасневшемся лице, старательно кашлял, изображая несуществующую болезнь, и избегал взгляда незнакомого подполковника. Майор, доживающий свой срок службы в этой глуши, не привык к внезапным визитам начальства. И не любил их, как и любой нормальный служака забытых богов тыловых гарнизонов в любой армии мира.
Подполковник с трудом сдерживал ярость, хлеща стеком по ни в чём не повинному сапогу, окидывал взглядом демонстрируемый ему бардак, но молчал.
Наконец, шеренги солдат заняли предначертанные места, ограничивая четырёхугольник плаца, замерли в оцепенении, демонстрируя готовность выполнить приказ своих командиров. Надпоручик торопливо осмотрел свою роту. Не хватало человек двадцать. С десяток отсутствовало и в соседней роте. Хотя опытные подофицеры и построили взвода и роты так, чтобы это не бросалось в глаза. Чужие не заметят, если свои не продадут. А риск, что продадут, был большой! Один взгляд капитана Фалатека чего стоил. Они с капитаном враждовали с первого дня появления того в гарнизоне. Орсак считался самым вероятным преемником престарелого командира батальона, который помнил ещё гражданскую войну в Сибири. Столь же старый начальник штаба батальона штабс-капитан Тепера также не стремился проявлять излишнее служебное рвение, дожидаясь благословенной пенсии. Поэтому появление высланного из столицы, за неизвестные провинности, капитана придало сонной жизни провинциального гарнизона новый толчок.
Фалатек, быстро выяснив все расклады местной служебной обстановки, немедленно включился в борьбу с возможным конкурентом, не брезгуя никакими способами. Анонимные доносы и пошлые сплетни были самым безобидным проявлением его недружелюбия. Не преуспел он в своей деятельности только потому, что командованию батальона было глубоко безразлично всё, что не касалось их личной жизни. Служба постепенно текла к неизбежной пенсии - чего же ещё надо!
Ну, уж подобной возможности капитан не упустит. Если сам не приложил руку к её возникновению. Ходили же слухи, что у капитана Фалатека есть высокопоставленные родственники, которые его не забыли. И только тяжесть капитанской провинности не позволили им, до сих пор, вернуть его обратно в столицу.