— Ты сфотографировал Миллера у Дюрана? — Да.
— Не боишься вернуться в Сараево?
— Рэмбо победил. Он теперь неприкасаемый, ему нечего бояться. И я не боюсь. Никто не боится. Рэмбо, можно сказать, теперь сам член правительства; бизнес идет как по маслу: он приносит им деньги, ведет себя прилично, а они относятся к нему как к герою войны. Их не волнует, что я могу кое-что рассказать. Правда, это не означает, что я должен трепаться о нем на каждом углу.
— Кто еще об этом знает?
— Никто. Теперь ты знаешь.
Актеры, сгрудившись кучкой, закурили. Мужчины, как по команде, одновременно сняли шляпы и утерли рукавами потные лбы — казалось, этот жест они тоже заранее отрепетировали.
— Твою мать… Я осёл, — сказал я.
— Теперь видишь, что творится, Брик?! Видишь, к чему мы пришли? Тебя когда-нибудь кто-нибудь, кроме собственной персоны, интересовал?
* * *
Первый помощник Шутлер распахивает дверь своего кабинета, и Фицы втаскивают Ольгу за руки внутрь. За ними следом входит Уильям П. Миллер; костюм его испачкан после ночных приключений. Фицы усаживают Ольгу на стул в углу комнаты, а когда она пытается встать, силой удерживают на месте.
— Если вас не затруднит вести себя прилично, мисс Авербах, то мы, пожалуй, сможем поговорить как цивилизованные люди, — говорит первый помощник Шутлер.
— Идите к черту.
— Ну-ну. Такие выражения из уст леди!..
Ольга шипит от ярости. Фицджеральд кладет ей руку на голову, а Фицпатрик — на плечо, его волосатые пальцы впиваются ей в тело.
— Так-то лучше, — замечает первый помощник.
— Идите к черту, — еле слышно повторяет Ольга, но Шутлер пропускает ее слова мимо ушей.
— Мистер Миллер, не будете ли вы так любезны выйти со мной в коридор? И вы, мистер Фицджеральд.
Первый помощник открывает дверь перед Миллером и Фицджеральдом. Перед тем, как покинуть кабинет, говорит:
— Все совсем не так, как кажется на первый взгляд, мисс Авербах. Далеко не так.
Как только дверь закрывается, Фицпатрик убирает руку с Ольгиного плеча, но, как ни странно, легче ей не становится, скорее наоборот. Одежда на ней липкая от грязи и пота; она ничего не чувствует, кроме унижения и злости. Лазаря нет и никогда не будет. Ночные кошмары продолжаются наяву. Ольга не помнит, как она жила до смерти Лазаря; та жизнь протекала в совершенно ином мире.
— Сумасшедший дом, да и только, вы не находите? — говорит Фицпатрик. Он закуривает сигару и, усевшись на стоящий рядом стул, кладет ей руку на коленку. — Теперь нам всем нужно держаться друг за друга.
Ольга сбрасывает его руку и встает.
— Советую вам сесть, девушка. Не заставляйте меня подняться.