Против этого возражал всего один человек, а именно Елюй Чуцай, киданьский книжник, «китайский» советник Покорителя Вселенной. «Услышав об этом варварстве, он возопил и здесь же доказал, какую пользу можно извлечь из плодородного края, населенного трудолюбивыми людьми. Он доказал, что, обложив умеренным налогом земельные угодья, товары, вино, уксус, соль, железо, дары вод и гор, можно получить 500 тысяч унций серебра, 80 тысяч штук шелка, 400 тысяч мешков зерна, и удивился, как при этом можно считать оседлое население бесполезным».
Главными качествами Завоевателя были ум и рассудительность. Он совершал или позволял совершать самые немыслимые зверства, но лишь потому, что в современной ему монгольской среде иного способа ведения войны не знали, как не представляли себе другого образа жизни, кроме кочевого, находя оседлые страны годными только для грабежей, разбоя и охоты на человека. Но в тот день, когда Чингисхана убедили, что дело обстояло иначе, он немедленно решил использовать новый опыт, тут же приказав Елюй Чуцаю разработать программу регулярного управления оседлым краем, включив в нее перечень фиксированных податей, словом, всего того, о чем говорил «китайский» советник.
В том же 1226 году, когда Чингисхан приступил к методическому завоеванию тангутских земель, его третий сын, Угэдэй, в сопровождении монгольского полководца Цагана совершил кавалерийский рейд по владениям «Золотого царя», хотя Алтан-хан отправлял одно посольство за другим, пытаясь умиротворить Завоевателя неоднократными увещеваниями и уверениями в признании его своим созереном. Депутация, отправившаяся к Чингисхану в июне-июле 1227 года, похоже, встретила у Чингиса прием немного более радушный, чем все предыдущие.
Завоеватель, здоровье которого после случая на охоте постоянно ухудшалось, неожиданно для всех, как утверждают китайские хронисты, высказался в пользу перемирия, заявив своему окружению, что уже прошлой зимой пообещал себе, «когда сошлись пять планет», прекратить грабежи и убийства и что теперь настало время это намерение исполнить. Возможно, свое воздействие на монголов произвели подарки, посланные в качестве оброка «Золотым царем». Среди презентов, как отмечают хронисты, находились и огромные жемчужины, которые Чингисхан раздал военачальникам, носившим в ушах серьги. Узнав об этом, поспешили проколоть себе мочки все остальные монгольские ратоводцы.
«Дети мои, близок конец моего жизненного пути…»
Итак, шел 1227 год, последний год жизни Покорителя Вселенной. Не оправившись от прошлогоднего падения, Чингисхан чувствовал себя все хуже. В то время как монгольские полководцы штурмовали столицу тангутов, Покоритель Вселенной доживал свои последние недели, находясь в восточном Ганьсу. Пришел час ему серьезно подумать о престолонаследии. К своему старшему сыну (если тот действительно был его ребенком, в чем многие сомневались) он испытывал лишь чувство, похожее на вынужденную любовь. Впрочем, и сам Чжочи в последние годы вел себя странно. После разорения Хорезма он, вместо того чтобы весной 1223 года явиться к отцу и принять участие в грандиозных облавах, устроенных под Ташкентом, остался в туркестанско-сибирских степях и при дворе более не появился ни разу. Не замысливал ли он оставить отца, будучи уязвленным молчаливым подозрением в незаконнорожденности или не имел сил забыть того, что ему предпочли Угэдэя, его младшего брата? Заподозрив неладное, Чингисхан, как рассказывают, хотел было направить против него карательную экспедицию, но вскоре узнал, что Чжочи болен. И в самом деле, старший сын скончался в своем уделе, на севере Арала, в феврале 1227 года.