— Ваша скорбь — наша скорбь.
Я направился к дверям церкви. За мной построились люди с хоругвями и гирляндами цветов. Четверо мужчин вынесли гроб на церковный двор. Здесь была вырыта могила. Гроб поставили на ее краю.
Я стал по другую сторону могилы и начал прощальную речь:
— Христианин никогда не остается одиноким, бог его не покидает, — сказал я и подумал: «Но это же ложь». — Господь — наш свет, наше счастье и радость. — «Учи людей, ты обязан их учить, хотя сам не веришь тому, о чем говоришь», — стучало в моем мозгу. — Мы счастливы, что верим в господа. В него верил и миссионер Камиль Фасати. — «А ведь я сам лицемер», — бичевал я себя. — Жестокий человек отнял у него жизнь. Но его душа вместе с ангелами смотрит на нас, воздающих должное ему и его непреходящему труду миссионера. Фасати трудился самоотверженно. Его помыслы были чистыми, слова приятными, а труд добродетелен. Да возрадуется он в царстве небесном, да сподобится божьей благодати.
На могиле Фасати мы установили крест из сандалового дерева и пригласили всех на поминки. У стола собрались ближайшие друзья покойного. Пришел и махант Магджура.
Когда все разошлись, я обратил внимание на открытый шкаф в спальне Фасати. На полочках были разложены лечебные травы. Я стал перебирать их, и вдруг что-то сверкнуло. И только тогда я понял, что это были спрятанные среди трав драгоценные камни, уже отшлифованные и еще не обработанные. Видимо, Фасати готовил посылку для брата.
На другой полке я обнаружил тщательно упакованный гашиш. Быть может, он сам употреблял наркотики? Но я никогда не видел его курящим. Он нюхал табак, как это делают большинство итальянских миссионеров. И только после знакомства с его дневником все стало ясно. «Когда все вокруг растворяется в воздухе и меня охватывает неизъяснимая, быть может, божественная благодать, — писал Фасати, — я становлюсь счастливейшим из людей... Самые счастливые те, кто познали блаженство, которое дает гашиш».
Итак, Фасати был наркоманом. Но разве он один? В Шиллонгской миссии в таких не было недостатка. Не один бродил там с глазами навыкате, словно слепой. А сколько падало ничком во время молений, и причиной тому служил отнюдь не молитвенный экстаз.
После похорон Фасати я вернулся в Шиллонг потрясенным и потерянным. У меня впервые появились сомнения в полезности труда миссионера. Я остро ощутил и остро переживал свою ненужность. То же, вероятно, чувствовал и Фасати, поэтому и стал употреблять наркотики.
В тот же вечер в мою келью заглянул профессор Густас.
— Не переживай, брат, что так получилось с твоей первой обедней. Руководство решило, что ты несколько позднее отслужишь ее, и именно в Гиманджунге, где ты начал свой путь миссионера. Приедут ректор, клирики. А пока заменишь Фасати.