— Ночью кто-то проник в миссию и заколол его ножом. Поторопись.
— Как же так? Ведь все там уважали миссионера...
— Ничего не знаю. Не мешкай.
— А как же с моим богослужением? — спохватился я.
— Твоим первым богослужением будет отпевание Фасати. Потрясенный трагической вестью, я вернулся в келью, чтобы взять с собой револьвер, с которым не расставался в Гиманджунге. Но меня опять задержали:
— Викторио, не забудь зайти к столярам и взять гроб... Я погрузил в тонгу окрашенный черной краской гроб, сел рядом с возницей, и мы отправились.
Жара изнуряла. Лошадь устала, клочья пены срывались с ее губ. В Гиманджунгу мы прибыли, когда уже совсем стемнело. Пустынный и мрачный вид, ни одного огонька. Войдя в комнату Фасати, я ощутил тошнотворный запах разлагающегося тела. Зажег свет. Вокруг летали и жужжали большие мухи, комары и другие насекомые. Стало жутко.
Тело Фасати, одетое в белую сутану, покоилось на столе. Он был еще более изможден, чем при жизни. Вместо лица — один череп, обтянутый кожей. Сложенные на груди руки — одни кости. Меж пальцев был вложен образок святого Боско. По углам стола стояли оплывшие свечи. На полу валялись увядшие цветы.
— Принесите гроб, положите в него тело покойного, закройте крышкой и забейте гвоздями, — приказал я бенгальцам.
Но они стояли, не трогаясь с места. На их лицах было видно отвращение.
— Вы получите спирт, чтобы протереть руки, да и выпить тоже, — сказал я. — Иначе мы все заболеем холерой!
Но и это не подействовало. Пришлось самому управляться. Я с трудом уложил покойника в гроб, закрыл крышкой и заколотил гвоздями. После этого мы все вместе отнесли гроб в церковь.
Весь издерганный, я вернулся в свою комнату, выпил полстакана спирта и в изнеможении упал на кровать.
Утром я велел звонить в колокол, созывая верующих на похороны. Долго звучал колокол, разнося весть о несчастье. Из городка и его окрестностей стали стекаться прихожане. Многие принесли сосуды с ароматным сандаловым маслом, цветы. Ими мы и украсили гроб.
Собравшиеся не перемешивались между собой — каждый стоял в отведенном для его касты месте. Итак, я в первый раз проводил богослужение. Все шло невпопад, я часто ошибался, даже песнопения перепутал.
Когда с грехом пополам я закончил заупокойную молитву, в церковь вошел махант Магджура. Его слуги несли громадную гирлянду из сандаловых листьев. Аромат разнесся по всему храму. Махант почтительно остановился у. гроба, поклонился и прочитал мантры.
Верующие построились для траурной процессии. Ко мне подошел Магджура, почтительно наклонил голову и сочувственно произнес: