Все эти вещи смущали меня. Я уже сожалел, что так легкомысленно дал согласие вступить в группу мучеников. Наставник заметил мои переживания и утешил:
— Не бойся. Рубашку будешь надевать только вечером, а ботинки, только идя в церковь. Привыкнешь!..
Из общежития новициев меня перевели в отдельную мрачную келью. У боковой ее стены стоял маленький алтарь, покрытый белым холстом. Напротив алтаря висело большое черное распятие. На столе покоился череп, возле него молитвенник, рядом стояли две свечи. На узкой деревянной кровати вместо соломенного матраса лежал лист жести, в котором были пробиты многочисленные дырки с торчащими острыми краями.
Мне стало не по себе. Я долго стоял в келье, держа в руках свои „сокровища", и не знал, что и делать. Чем же я понравился директору, что он меня так оценил? А может быть, все заранее было так решено и только сделали вид, что я веду себя примерно, по всем правилам новициата.
Во время вечерней молитвы в часовне я думал, размышлял, по нескольку раз читал псалмы и совсем не торопился вернуться в свою келью.
Наконец все же ушел из часовни. В коридоре встретил Ромаса. С ним мы уже реже виделись, так как он был переведен в другую группу. Я хотел было излить перед ним всю свою душевную боль, но заметил, что он сам еле сдерживает слезы.
— Может быть, и ты призван в группу мучеников? — поинтересовался я.
Он иронически усмехнулся и только махнул рукой.
— Волчий билет мне вручили, а не путь святой указали.
— То есть как? — не понял я товарища. — Не угодил чем-нибудь?..
— Вот именно...
—Может быть, ты все же ошибаешься?..
— Нет, уже все кончено. Завтра уезжаю в Литву.
— Ты с ума сошел! Наверное, из-за девчонок? За то, что разговаривал с ними?
— Да нет, не за разговоры. Это верно, я писал им записки и через окошко, что возле туалета, выстреливал на их половину из рогатки. Но от этого я отвертелся. С той историей покончено.
— Так что же может быть еще хуже?..
— Проворовался.
— Не верю.
— Правда! Сам сатана ввел меня в соблазн отпереть ящик для пожертвований в церкви. Думал, возьму несколько лир и ни одна собака не гавкнет. Так, захотелось купить каких-нибудь сладостей. Надоели мне эти спагетти. Я не итальянец, чтобы одними макаронами быть сытым.
— А как же узнали?..
— Наблюдали, спрятавшись за колонной, негодяи!
— Так ты повинись, умоляй, и простят.
— Я уже валялся в ногах у директора, умолял наставника. Учли и засчитали не только воровство, но и отставание в учебе, по работе, неумение заботиться больше о своей душе, чем о плоти. Наконец, сказали, что нет у меня призвания быть миссионером.