Именно поэтому, когда на следующее утро дождь наконец прекратился и Литвинов мирно скончался в своей постели, купаясь в солнечном свете, он не унес свою тайну в могилу. По крайней мере, не до конца унес. Читателю достаточно открыть последнюю страницу, где черным по белому написано имя настоящего автора «Хроник любви».
Из них двоих секреты лучше всех хранила именно Роза. Например, она не обмолвилась ни одной живой душе о том, что видела, как ее мать целовалась с португальским послом во время приема в саду, устроенного ее дядей. Или о том, что видела, как горничная положила в карман своего передника золотую цепочку, принадлежавшую ее сестре. Или о том, что ее двоюродный брат Альфонсо, безумно популярный среди девушек из-за своих зеленых глаз и пухлых губ, предпочитал мальчиков. Или о том, что ее отец страдал от головных болей, иногда доводивших его до слез. Поэтому неудивительно, что она никому не сказала о письме, адресованном Литвинову, которое пришло через несколько месяцев после публикации «Хроник любви». Судя по штемпелю, оно было из США, и Роза подумала, что это запоздалый отказ одного из нью-йоркских издателей. Желая уберечь мужа от лишних переживаний, она сунула конверт в ящик стола и забыла о нем. Роза нашла его только спустя несколько месяцев, когда искала какой-то адрес, и вскрыла конверт. К ее удивлению, письмо было написано на идише. «Дорогой Цви! — начиналось оно. — Чтобы уберечь тебя от сердечного приступа, сразу напишу, что это твой старый друг Лео Гурский. Наверное, ты удивлен, что я жив, я иногда и сам этому удивляюсь. Я пишу из Нью-Йорка, где сейчас живу. Не знаю, дойдет ли до тебя это письмо. Несколько лет назад я написал тебе по единственному имевшемуся у меня адресу, но оно вернулось обратно. Это долгая история, как мне удалось раздобыть нынешний адрес. Мне о многом нужно тебе рассказать, но это очень трудно сделать в письме. Надеюсь, у тебя все хорошо и ты счастлив. Мне очень интересно, сохранил ли ты пакет, который я дал тебе, когда мы виделись в последний раз. В нем была книга, которую я писал, когда мы жили в Минске. Если она вдруг сохранилась, не мог бы ты прислать ее мне? Она уже не имеет никакой ценности ни для кого, кроме меня. Крепко тебя обнимаю, Л. Г.».
Постепенно Роза поняла: случилось нечто ужасное. Правда была так абсурдна, что от одной мысли о ней до боли сводило желудок. А ведь часть вины лежала и на ней. Она вспомнила, как однажды нашла ключ от ящика его стола, в котором оказалась гора грязных листов бумаги, исписанных незнакомым почерком, и предпочла не задавать вопросов. Да, Литвинов солгал ей. Но теперь, с кошмарным чувством вины, она вспомнила, что сама уговорила мужа издать книгу. Он спорил с ней, говорил, что книга слишком личная, но она все настаивала, постепенно ломая его сопротивление, пока он наконец не сдался. Разве не этим и должны заниматься жены творцов? Нести в мир труды своих мужей, чтобы они не были преданы забвению?