Лариса отвернулась к окну, но если бы ее спросили, что она видит, она бы только вздрогнула от недоумения. Она видела маленькую Аню – в красном комбинезоне, с лопаткой в грязной руке. Полными слез глазами она смотрела снизу вверх на мать и причитала: «Коля сломал мое ведерко, сломал, ведерко сломал!» – «Ну, ничего, солнышко, купим тебе новое, не плачь!» Но никакие обещания не утешали Аню в разгар строительства куличиков, которое теперь становилось невозможным, потому что вредный Коля сломал ведерко.
Лариса сморгнула, но картинки давнего прошлого упрямо всплывали перед глазами. Вот Аня уже побольше, лет пяти, наверное. Светлые тощие косицы, надутые губы. Обиделась и собралась уходить из дома. «Куда же ты пойдешь, девочка?» – ласково спрашивает Лариса. «К бабушке уеду от тебя, насовсем!» – упрямо наклоняет голову дочь.
«Так ведь на поезд нужен билет, как же ты его купишь? Давай уж я тебе денег дам?» Аня отворачивается, лбом упирается в стенку…
Лариса никогда не анализировала свое отношение к дочери – и так было понятно, что в ней сосредоточен основной смысл ее жизни. Точно так же, как смысл жизни ее матери, Аниной бабушки, был сконцентрирован в Ларисе и ее брате Алексее. Это казалось совершенно естественным и правильным в том кругу, в котором проходила жизнь Ларисиных родителей, их близких и знакомых. Мама обожала их с Алешкой, всегда старалась сделать для них все, что возможно. Ласковую мамину руку она всегда чувствовала на своем плече, хотя уже давным-давно жила отдельно.
Мама и называла их с братом не иначе как «ангел мой», не ругала и не наказывала, если они творили что-то озорное… Но на самом-то деле именно она и была их ангелом-хранителем, Лариса стала понимать это, когда у нее самой появилась Аня. Новые материнские чувства наделили и ее этой ролью – она остро чувствовала, что именно от нее зависит благополучие, здоровье и будущее дочери. И это было не в тягость, а в радость.
Она всегда молча изумлялась, когда ее коллеги по издательству жаловались на своих детей, говорили, что устают от них, не могут совладать… Как это можно устать от собственного ребенка, от той радости, что от него исходит, думала она, но никогда не спорила.
Единственное, что всегда огорчало Ларису, – то, что Аня у нее одна. Ей казалось, что она могла бы родить и воспитать еще двух-трех, а то и больше желанных детей… Но вот жизнь сложилась так, а не иначе. И всегда страшно было представить, что с ней было бы без Ани – какое тоскливое, ничем не заполненное существование ждало бы ее…
С самого рождения дочки, а может быть, и еще раньше Лариса чувствовала их неразрывную связь – пуповину ли, провод, невидимый сосуд, который соединял ее с Аней. Он то становился призрачнее и незаметнее, то напрягался и забирал все ее силы, когда девочка болела или с ней что-то случалось, но никогда не пресекался.