– Так, а из отказных? – Маша нарисовала в блокноте чертика. – Ну тех, кому ты давала отрицательную рецензию?
– Да много, мы же получаем тонны самотека, ты сама знаешь…
– Нет, тут не просто отказ должен быть, а что-то необычное – скандальное, обидное, ты должна помнить. – Маша пририсовала чертику рога подлиннее.
– Обидное… Да нет, авторы вроде не скандалили, ничего такого… А, нет!
– Вспомнила? – с надеждой наклонилась к ней Маша.
– Был у нас такой старик… Бывший замминистра какой-то промышленности, не помню. – Лариса зажмурилась. – Весь в орденах, значках каких-то. Приносил рукопись мемуаров, жутко скучную, и требовал, чтобы издали. Кричал, грозился, что дойдет до президента, что мы не уважаем ветеранов и тому подобное… Но неужели он мог так мстить? Не поверю никогда!
– Да, клиент не тот! – Маша надела на чертика шляпу с пером. – Давай-давай, еще вспоминай!
Лариса опустила голову, вздохнула:
– Да нет, Манечка, не та я персона, чтобы мне мстить так изощренно.
Зазвонил телефон, Лариса быстро схватила трубку:
– Да, алло! Илья? Да, я! Мобильный не отвечает? Да у меня его украли… Да, так получилось, я сама виновата…
Маша усмехнулась: не выдержал все-таки красавчик, позвонил, чтобы получить свою порцию благодарностей за проявленную щедрость и благородство.
– Да, Илюша, спасибо тебе огромное. Ты… Да, я все знаю. Да, спасибо тебе! Чем помочь? Да ты и так помог, я тебе очень признательна. Нет, пока никакой информации. Да, Маша со мной. Ну, конечно, звони, до свидания…
Лариса нажала на рычаг, еще некоторое время держала трубку, прижимая к груди. Подняла взгляд на Машу.
– Что, проверил, привезла я карточку или нет? – Маша засмеялась, взъерошив волосы.
– Зачем ты, Манечка, он правда беспокоится.
– Ну прости, ты же знаешь, что я его не очень… Ревную, наверное.
20 августа 2008 года, среда, утро
Тихий ветерок холодил лоб и щеки. Если бы не он, Аня, наверное, упала бы в обморок – так потрясло то, что с ней произошло. Она долго сидела на высоком парапете, не веря своим глазам, вглядывалась в панораму Парижа. Даже укусила себя за палец, чтобы убедиться: нет, не спит, руке больно.
«Что же теперь делать? Как я тут очутилась? Где мама? Что это за больница?» Вопросы теснились в голове, ответы требовались немедленно. Но кому их задать, Аня не знала.
Ей было страшно и тоскливо – к кому тут можно обратиться за помощью, в чужом городе, да еще за границей?
Молодая пара самозабвенно целовалась у балюстрады, их белобрысый малыш лет двух вылез из прогулочной коляски и доковылял до Ани. Он протягивал ей обмусоленное яблоко и что-то настойчиво повторял, не выговаривая половины звуков.