— Не имеете права! Я не враг, я трус. Я не виноват, что я трус…
Кричал он без истерики и, на мой взгляд, довольно доказательно. Паникер с бабьим лицом глядел на всех зверем, без страха.
Потом случилась заминка. Я понял что никак не решат, кому же исполнять приговор.
— Пошли, Юрка, — услышал я голос Глеба.
— Куда? — и похолодел, все поняв.
— Пошли, тебе говорят, — Глеб цепко схватил меня за локоть.
Я с трудом двигал ногами. Комбата не увидел, только голос его узнал:
— Изъявляете?.. Так. Из любопытства или… Затем голос Очкарика:
— Товарищей у них убили… Эти ребята… А потом передо мной очутился тот — с бабьим лицом: он кривил губы и вроде бы не верил, что сейчас его убьют. Я почувствовал: еще минута — и брошу автомат. Но тот, что стоял напротив, выручил, проговорил дрожащим от злобы голосом:
— До Берлина, значит, хотите?! Суки! Жаль, я вас с батькой покойным… Суки…
Не дожидаясь команды, дал очередь по бабьему лицу… Почему — бабьему?
И я понял — оно не бабье. Оно — скопческое, без единого волоса, ни пушинки на нем.
Сейчас он лежал на спине, а вместо лица — кровавое месиво. Рядом с ним судорожно поводил ногой благообразный.
…Мы лежали с Глебом в кустах, тесно прижавшись друг к другу. Лежали и молчали. Никто к нам не подходил.
— Глеб, — выдавил, наконец, я из себя. — Зачем мы…
— Молчи, дурак.
Появился Очкарик, в руках он держал пилотку, полную малины.
— Ну как, сынки, отдохнули? Я вот гостинцев вам принес, малинки.
Мы осовело смотрели на комиссара.
Бобров сел с нами рядышком, кинул в рот ягоду.
— Ешьте, сынки, подкрепляйтесь. На вашу долю сегодня такое выпало… Кушайте, ребятки. Я все понимаю и… горжусь. Вы хорошо учитесь ненавидеть. И расстраиваться не след. Вот нашелся один, глянь, может, и другой разыщется. Ешьте малину. Вкусная. Кушайте. И ни о чем не беспокойтесь. В лесочке этом мы еще денек-другой пересидим. Фашистам нынче не до нас. Фанаберии много, на восток рвутся. Думают, мы как французы — в плен кинемся… Ешьте малинку.
Мы ели малину и не ощущали вкуса. Комиссар тоже бросил в рот ягоду-другую. Потом сказал:
— Если что, вы малость поплачьте, не стесняйтесь, иногда помогает. Как говорится, нет правила без исключения. Даже и солдат иногда плачет…
До самого вечера отлеживались мы с Глебом в кустах. Заглянул к нам комбат. Этот ничего не говорил. Постоял, подумал и ушел. Мчедлидзе сказал азартно:
— Ах молодцы! Хорошо воевать будем.
К величайшему удивлению, посетил нашу берлогу и тот, кого мы считали пропавшим — Ткачук, боец с оторванным ухом. Перебитая его рука выглядела страшно. Но Ткачук не унывал.