Вредный старик. Сейчас он получит сполна.
— Ермилыч, — сказал я вкрадчиво, — я ухожу бить фашистов. Буду воевать, как вы в гражданскую. Что скажете?
Он побуравил меня въедливыми глазками, подправил мочалку, которую он выдавал за усы, буркнул:
— На вечерние сеансы дети в кино не допускаются и на войну тоже. Мобилизация, хлопчик, с девятьсот пятого года рождения до тыща девятьсот восемнадцатого.
— А я добровольцем.
Ермилыч с интересом посмотрел на меня, словно впервые увидел, хмыкнул, осклабился желтыми прокуренными зубами.
— Шустрый. Эк тебя разобрало! А кто тебе в армии штаны будет гладить?.. Дурень, чему радуешься? Все равно тебя не возьмут по малолетству.
— Возьмут.
— Пока возьмут, герману сто раз крышка будет.
От этих слов у меня екнуло под ложечкой. Ну и вредный старик! Хитрый. В самом деле, не год же мы будем воевать! Как мне самому это не пришло в голову? Ударят наши главные силы, бомбардировщики разнесут в щепки фашистские военные заводы — и конец! Эх, черт возьми! Положеньице. И Глеб с Вилькой где-то как назло.
Надо что-то предпринять.
— Загрустил, хлопчик? — Ермилыч сказал непривычно ласково, участливо. Должно быть, у меня был довольно глупый вид. — Не кручинься. Война, братец, это тебе не комар чихнул. Радоваться надо, что наши ее скорехонько придушат.
— А как же я?..
— Дитё ты дитё, — старик принялся скручивать «козью ножку». — В казаки-разбойники поиграть захотелось? То, что добровольцем хочешь, — добро. Стало быть, не такая уж ты треска вяленая, как я мыслил. Однако с кондачка в пекло лезть негоже. Воевать уметь надо. А то ведь, знаешь, парень, на войне ненароком и черепок потерять можно. Как сейчас помню, служил со мной в эскадроне парнишечка…
Ермилыч рассказывал про парнишку, но я плохо его слушал. В голове гвоздем засели слова: «Пока возьмут, герману сто раз крышка будет». Старик сердито пробурчал:
— Однако ты, парень, неслух. Сказал же тебе: иди матери помоги. Бумажки на окна клеить. Отец то на работу ушел. Одна мать мается. А к вечерку, как жарынь спадет, щель в саду миром рыть начнем — укрытие от бомб. Приказ вышел. Много нынче приказов разных — которые для пользы, а есть и просто так…
Я клеил на стекла бумажные ленты, а мама все вздыхала:
И зачем надо окна уродовать? Возни-то потом сколько! Все в клейстере. На неделю возни.
Тут ко мне прибежали, наконец, Глеб и Вилька: в глазах восторг, улыбка до ушей.,
— Война!.. Здорово, а?!
— Опомнились!.. Где вас черти носили? Глеб объяснил:
— Забыл, что ли? У меня сегодня утреннее представление. И потом Вильку на работу устраивал. Порядочек.