— Извините, Анна Петровна, — расшаркался Вилька, — это от полноты чувств. В честь победы.
Мама улыбнулась — грустно, участливо.
— Ветрогоны. Все вам трын-трава. Кровь льется, а вы — «ура!». Не знаете, что такое война.
Радостно галдя, мы поспешили обрадовать ее:
— Не знали — теперь узнаем!..
— Понюхаем пороху…
— Повоюем, Анна Петровна!
— Слава богу, — сказала мама, — слава богу, не повоюете. Не дойдет до вас очередь.
Я открыл было рот — сказать все, но Вилька дернул меня за рукав. Мне вдруг стало очень грустно. Представилась такая картина: я потихоньку сбегаю на войну… Нет, дальше даже воображать не хотелось. Как все-таки в жизни все трудно устроено. Вот мама, например. Отчего она так спокойна? Эгоизм заедает. Сын не дорос до призыва — вот и хорошо… Шиша — не дорос!
Мама ушла. Вилька швырнул свой пиджак на кровать, проговорил с заговорщицким видом:
— Порядочек! Мальчики, вношу рационализаторское предложение: двинули в военкомат…
Как раз в этот момент распахнулась дверь и ввалился Павка Корчнов — сухощавый, взволнованный, в желто-черной полосатой футболке с закатанными рукавами.
— Ребята, — сказал он хмуро, — плохи наши дела… Да нет, не на фронте. Личные наши дела горят. Голубым огнем пылают… Был в военкомате — ужас что творится! Народу — невпроворот. Песни, пляски, рев, а главное — не берут. Это же фельетон для «Правды»! Человек хочет воевать, а ему — кукиш. Поняли? — Тут он только заметил Вильку, смутился. Но я ему все объяснил, мол, циркач и прочее. Павка опять за свое — Не берут — и все! Рано, говорят. Не обучены, говорят. В общем — бред. Но я нашел выход. В нашем классе одиннадцать ребят, так сказать, отделение. Подадим коллективное заявление.
У Павки и в мыслях не было, что кто-то не захочет в его отделение. Даже Зильберглейта записал, хотя у того очки в палец толщиной. Впрочем, о каких очках речь? Привяжи их веревкой, чтобы не падали — и все. У японцев, говорят, все поголовно в очках. А воюют — дай бог каждому. И все же мы им приложили.
Павка — человек дела. Он вытащил из кармана штанов заявление нашего класса, приписал фамилию Вильки. Рядом с нашими подписями он делал аккуратные пометки: «Комсомолец с 1939 г… с 1940 г.». Потом он взглянул на Вильку, и тот сказал:
— Пиши: беспартийный большевик.
Потом Павка свернул заявление в трубочку и сказал на прощание довольно гнусные слова:
— Честно если, — на вас не очень надеялся. Но вы — молодцы. Спасибо, ребята.
— Дурак, — обиделся Глеб и плюнул в окно.
— Дурак, — согласился Павка. — Рад, что дурак. Он был очень честный, Павка Корчнов.