— Ребята, это нечестно, — не выдержал Витька; лицо его сморщилось — вот-вот заплачет. — Ребята!..
— Честно, — сурово сказал Павка.
И мы разошлись, смущенные, с пылающими щеками, словно совершили что-то гадкое.
Больше мы группу Зильберглейта не видели. Близорукие, сердечники смертельно обиделись на нас, а мы стыдились своего эгоизма.
Через три дня исчез Колесниченко с товарищами. Родители их метались по городу. Соседи судачили и сокрушались по привычке:
— Ну и молодежь нынче пошла!..
Павка рвал и метал. Его, Павку Корчнова, опередили, натянули нос! Нет, сидеть сложа руки нельзя. Надо действовать.
И мы действовали: отирались в горкоме комсомола, досаждали военкоматчикам — сердитым красноглазым людям, ошалевшим от каторжной работы первых мобилизационных дней. Нам отвечали: «Ждите. Когда понадобится — вызовем».
Мы тихо бесились и ломали головы: как же все-таки Колесниченко удалось дать тягу на фронт?
Между тем острота первых впечатлений, суматошный патриотизм постепенно обретали в наших душах новое качество: еще не было сознания смертельной опасности, но и надежда на скорое взятие Варшавы гнездилась теперь где-то в тайничке сознания, мы стали меньше говорить о войне и нашем долге, зато больше и серьезнее думали о них} мы стали сдержаннее и, пожалуй, чуточку взрослее.
Город привыкал к военной жизни. Школы спешно переоборудовались под госпитали, создавались группы МПВО, почти каждая семья получила по противогазу. Появилось много военных в новых горбящихся на спине гимнастерках. Товарищ из Осоавиахима, прицепив к заду пустую кобуру, ходил по дворам и разъяснял, что фашисты, должно быть, попытаются бомбить Днепрогэс; наша задача — подготовиться к возможному воздушному нападению на «отлично». Что он под этим подразумевал — оставалось неясно.
На стенах домов пестрели плакаты: «Раздавим фашистскую гадину!», «Победа будет за нами», «Болтун — находка для шпиона!»
По ночам город погружался в чернильную темноту, днем пытался вспомнить о мирной жизни. В кинотеатре показывали фильм «Таинственный остров», кувыркались на цирковом манеже клоуны, бородатые молчуны каменели на берегу Днепра возле удилищ. Небо, чистое, светло-голубое, пело птичьими голосами. Но война все же подминала под себя даже видимость мира.
Война рвалась с газетных листов, хрипела уличными репродукторами, оборачивалась шумливой, еще не растратившей сил змеей у продуктового магазина.
Город наш не бомбили, и это вселяло надежду: скоро произойдет перелом. Все жадно читали сообщения Советского информбюро. Чтение напоминало азартную игру. Наши бомбили Данциг, Кенигсберг, Варшаву!.. Значит, о Варшаве не зря ходили слухи. И вообще наши бьют врага. Пленный летчик заявил: «Воевать с русскими не хотим. Война надоела». Оно и понятно, скоро германские рабочие поднимутся… Ударит Красная. Армия.