— Вот он, колбасник! Ишь рыло отъел…
— Гляди, хлопцы, небось в штаны с переляку наклал! Глазищем-то як моргае.
— Веди его до начальства…
— И дружков его за компанию. Сержант смотрел на меня, словно на заморское чудо.
Простецкие глазки его часто мигали. Молоденький боец громко сопел от волнения и усердия — острие его штыка я ощущал пупком, и от этого прикосновения холодок пробегал по всему животу. Сержант подозрительно зыркнул на Вильку и Глеба, засек и вновь стал на меня мигать. Вдруг он улыбнулся, как человек, которого осенила счастливая мысль, крикнул, словно глухому:
— Гутморген, фашист!.. Слышишь? Гутморген, тебе говорят?! Сознавайся, вражина, клади оружие.
Я продолжал стоять, как истукан.
— Не хотит! — загалдели мальчишки.
— Щоб тебе повылазило!
— Ишь будку себе отожрал…
Больше всего почему-то меня поразила реплика насчет «будки». И вовсе я ее не отожрал. Будка как будка. А общего веса мне не хватает десять кило.
— Ну так как, Гитлер швайн, — вновь заговорил сержант, мобилизовав свои познания в немецком, — что будем делать?
Сержант, по всему видать, и сам толком не знал, как ему поступить дальше. Глеб немного опомнился, сказал сержанту:
— Дураки вы дремучие. Комсомольцы мы, а никакие не шпионы. Видишь — орден у меня…
Лучше бы Глеб молчал. Толпа сгрудилась, замелькали кулаки, Глеб раза два схлопотал по шее.
— Ах, гады, лаются!
— В расход их… Где это видано, чтоб соплякам ордена жаловали.
— Воны тоже шпиены!.. Попались орденоносцы! Вспомнив, что у меня с собой паспорт, я потянулся к боковому карману пиджака. Толпа ахнула, отпрянула.
Взвизгнули мальчишки. Сержант и боец, как резиновые, отпрыгнули на шаг.
— Не шевелись! — закричал сержант. — На месте уложу… Руки вверх.
Мы подняли руки. Молоденький боец торопливо шарил по нашим карманам. Невесть откуда прошмыгнувший к сержанту белесый мальчуган, тот самый зловредный молокосос, признавший во мне диверсанта, пропищал:
— Этого дяденьку с орденом я знаю, в цирке видал. Он циркач, честное-честное!
— Иди, иди отсюда, — сержант махнул рукой, и мальчишка исчез. Не сержант, а иллюзионист Кио!
Теперь уже все забыли о виновнике наших несчастий.
Не найдя ничего предосудительного, сержант долго вертел в руках мой паспорт и служебное удостоверение Глеба. У Вильки документов с собой не было. Казалось, бы, — он самый подозрительный.
Ничуть. По-прежнему я находился в центре внимания.
— Вот какие мерзавцы, — рассуждали в толпе. — И паспортами нашими запасаются, и по-русски научились… Молоденькие такие, на губах молоко мамкино не пообсохло, а уже фашисты!