На заседание вызывался очередной задержанный. Его всем показывали и потом отводили в сторону. Затем опрашивался пограничник, проводивший беседу. Он объяснял, что и как ему не понравилось в этом человеке. Затем задержанного обыскивали самым тщательным образом, задавали несколько вопросов и снова отводили в сторону. В результате выявили четырех диверсантов, у которых в разных местах одежды оказались вшиты тряпочки с немецкими удостоверениями. Этих сразу расстреляли. Еще у одного сдали нервы, и он попробовал сбежать. Дурачок решил, что лучше всего попробовать прорваться мимо меня – хрупкой девушки. Сделал страшное лицо и бросился прямо на меня, полагая, что в меня стрелять не станут, и у него появится шанс. Насчет стрелять он был полностью прав, а вот насчет шанса ошибся. В результате к стенке, т.е. к ближайшему дереву, его пришлось подтаскивать, так как ногу я ему успела сломать. Еще четыре человека оказались командирами, переодевшимися в форму рядовых бойцов. Этих вычислил, между прочим, сам военюрист (надо будет потом выяснить по каким признакам он это установил). Вот что с ними делать мы не знали. С одной стороны, безусловно струсили, но, с другой стороны, никуда не убежали и присоединились к армии. Тут в нашем трибунале возникли разногласия. Комиссар склонялся к расстрелу. Особист свое мнение не озвучил, но было заметно, что он в непонятках. Мне и военюристу казалось, что надо бы помягче, только как именно? Я чуть было не заикнулась о штрафбате, но потом спохватилась: а вдруг их еще не ввели1). Но кое-что о штрафбатах я помнила, поэтому предложила.
– Товарищи, у нас сейчас каждый боец на вес золота. А эти горе-командиры хотя и проявили трусость, но все-таки знают и умеют больше, чем обычные бойцы. И в плен они все-таки не сдались. Поэтому давайте временно как бы разжалуем их в рядовые, тем более, что своими действиями они это, строго говоря, предопределили. Пусть повоюют с винтовками в руках. Если будут храбро воевать, то, выйдя из окружения, напишем каждому соответствующую бумагу, что исправился. А если кто еще раз струсит, то расстрел на месте.
Комиссар и особист, немного подумав, согласились с моим предложением. С остальными обошлись так же. Да, свои гимнастерки они не меняли, поскольку и так были рядовыми, но винтовки побросали. Значит тоже в строй под жесткий контроль. Сумеют свой страх преодолеть – простим. Не сумеют – придется потратить на них боезапас.
Ну вот. Только мы закончили с трибуналом, как снова приказ на выступление. Понятное дело, нужно использовать любой момент, когда возможно скрытное движение. Поскольку с трибуналом на какое-то время мы закончили, то расширились возможности для обучения новобранцев. Теперь уже все десять пограничников и я с Костей прямо на ходу работали с новичками. Известная поговорка: «Ноги работают – голова отдыхает». Так вот сейчас отдых – это непозволительная роскошь, поэтому во время движение без ущерба для скорости можно учить с бойцами устав, рассказывать азы боевых действий в составе отделения и взвода и т.п. А при остановках можно переходить и к практике. Само собой, что бойцы были недовольны, но, справедливости ради, отмечу, что недовольство было направлено не на нас, а на немцев. Потому что каждый боец уже на своей шкуре прочувствовал, что только умение воевать может спасти ему жизнь. А умирать никому не хотелось.