— Так будь ею.
— С тобой?
— Почему нет? Мы женаты, не забывай.
Глаза Шарлотты неожиданно наполнились слезами.
— Это все не всерьез. Это игра. Это временная мера.
— Почему ты плачешь? Тебе хотелось бы, чтобы все случилось всерьез?
— Нет! Да… Я завидую Жанет. Она любила, и ее любили. Она была счастлива, она даже умерла счастливой. А я… я всегда должна была сначала думать, потом делать. У меня никогда не было времени на безрассудства.
— Ну сегодня ты взяла реванш. Безрассуднее нашей свадьбы…
— Она не настоящая!
Филип перегнулся через стол, заглянул в лицо своей молодой жене.
— Хочешь, все будет по-настоящему?
— Нет! Не надейся. Я не буду с тобой спать.
— А зря. Я хотел сказать, дело вкуса. Я бы постарался, чтобы тебе понравилось.
— И разбил бы мне сердце. Потому что я знала бы с самого начала, что и это — игра.
— А если бы я не играл?
— И как в этом убедиться?
— Например, прожить со мной до самой старости.
— Ты согласился бы?
— Какой толк спрашивать, если ты этого сама не хочешь? На самом деле тебе жаль расставаться с собственной самостоятельностью. Ты слишком независима, чтобы безоглядно довериться первому встречному.
— Ты действительно понравился маме.
— Господи, да что ж тебя это так удивляет? Она отличная тетка, с чувством юмора, женственная, активная, а вы записали ее в инвалиды.
— Она убьет тебя, если узнает, что ты — не миллионер…
— Успокойся, дурочка, она все знает. И ее волнует вовсе не мое положение в обществе, а мое отношение к тебе. И потому мне более тошно, чем ты можешь себе представить. Лучше бы твоя маменька мечтала о моем богатстве — но она-то мечтает о твоем счастье!
— Но ведь Жанет она не простила!
— Шарлотта, ты меня извини, но ты дура. Себя она не простила, а не Жанет! Себя — за то, что тогда повела себя недостойно и глупо. За упрямство свое собственное. Потому она так переживает и за тебя — хочет вернуть долг перед Жанет. Странный вы народ, ребята. Собственную мать не знаешь…
Шарлотта торопливо отпила вина. Ее мир рассыпался на миллион осколков, превращался в пыль и прах, а она и пальцем не шевелила, чтобы спасти его. Парень с горячими глазами небрежно раскладывал скучную жизнь Шарлотты Артуа по полочкам, препарировал ее без всякой жалости, а Шарлотта Артуа сидела и млела — так он ей нравился, Филип Марч!
Никто и никогда ей так не нравился.
Пауза грозила затянуться до критических значений, но в этот момент большая компания за соседним столиком вдруг обратила на них внимание.
— Шарлотта! — вскричала одна из женщин. — Ты скрыла, что собираешься сюда вечером. Ты сказала, что будешь занята!