— Это у вас, — спросила Нина, — был всероссийский конкурс на лучшую гримасу?
— У меня.
— А это у вас, — спросил Роговин, — была фотография картошки с лицом Горемыкина?
— У меня — все у меня. У меня и не это было. У меня была фотография грудного ребенка с окладистой бородой и болонки с ослиными ушами.
Игорь снова захохотал.
— Иди спать, Игорь, — сказал строго Семенов. — Нахохочешься, потом ночью будешь плакать.
Игорь покраснел, шаркнул ногой, сказал «покойной ночи» и ушел в комнату. За дверью он еще раз прыснул.
После чая пошли по узкой дороге к реке Серебрянке.
— «Дул свирепый зунд прямо в Трапезунд», — запел Серединский и вскрикнул:
Ах, мичман молодой
С русой головой
Покидал красавицу Одессу!
Дальше не знаю. Вот черт! Нет у меня памяти на эти песенки.
— Я знаю, — сказала со смехом Наташа:
Запомни фразу, лихой моряк:
Любить двух сразу нельзя никак.
— В горелки! — закричал диким голосом Любимов. — Роговин, расставляй всех. Я горю.
Первыми бежали Серединский и Наташа. Серединский бросился в лес, ломал кусты, ухал, кричал, изодрал о ветки лицо.
Потом бежал я с Ниной. Я далеко обогнал ее, она добежала ко мне, задыхаясь упала мне на руки, и сквозь тонкую ткань я почувствовал ее горячее бедро, ее дыхание обдало мне щеку. Подбежала Наташа.
— Нина, я схватила тебя, ты вырвалась. Это неправильно. Ступай гори.
— Я и так вся горю, — сказала Нина. — Довольно. Я не могу больше.
— Ну, сядь на пень и сиди. Отдышись.
Наташа взяла меня за руку, стиснула пальцы так, что хрустнули кости. Я вскрикнул.
— Твердая рука, — сказала она шепотом. — Мальчишеская слабая рука. Вам больно. Какой же вы моряк после этого?
Я отнял руку.
— Трудно бегать в темноте. Довольно! — крикнул я. — Роговин! Довольно.
— Ну, ладно, — ответил Роговин. — Отставить. Пойдем дальше.
Рука у меня ныла. Я закурил, зажег спичку. Увидел глубокую ранку от ногтя. Из нее сочилась кровь. Я перевязал ранку платком.
Я шел с Семеновым, он говорил мне что-то о Розанове, но я ничего не слышал, отвечал некстати, краснел в темноте. Надо подбить Роговина сейчас же уехать. Кажется, есть двухчасовой поезд.
Около реки сели на берегу. Сосны стояли над самой водой, вода журчала о корни, над лесом мигнула зарница. Все молчали.
— Вы, кажется, поранили руку? — спросила Наташа.
— Да. Я, кажется, запачкал кровью и вас.
— Как кровью?
— Так, очень просто.
— Посмотрим, — сказал Семенов и зажег спичку. — Смотри, Наташа, у тебя вся ладонь в крови. Здорово налетели, — сказал он мне. — Смотрите, весь платок мокрый. Должно быть, напоролись на сучок. Вы не шутите с такими вещами. Надо перевязать как следует.