Почти стемнело. Туда-сюда метались фигуры. Кто это, в сумерках было не разобрать. «Омеговцы! Спасайся!» — доносилось отовсюду. Макс рассчитывал, что прибудет команда Хвата, наведет порядок, и теперь наконец успокоился: свершилось, сержант предупрежден, он не допустит несправедливости.
Заскрежетали ворота, и во двор, сверкая фарами, въехала колонна. Возгласы утонули в реве двигателей. Вскоре по площади забегали люди в черном, одинаковые в сгущающейся темноте. Включили прожектор на дозорной вышке — луч ударил по глазам, на миг ослепив, залил площадь, освещая темные углы.
— Выходим из домов по одному, — приказали по громкоговорителю, — с поднятыми руками. Все, кто останется в помещении, будут расстреляны без разбирательств!
— Что случилось? — насторожился отец.
— Не знаю, сейчас разведаю. — Не глядя на него, Макс бросился на улицу, прикрыл глаза и замешкался, ослепленный.
Его тотчас ударили под ребра, куда-то поволокли. Когда он привык к свету, понял, что стоит в первых радах у колодца, а вокруг люди в черных бликующих шлемах, с автоматами. Который из них Хват? Где его искать, чтобы напомнить об отце, который не может ходить?
Макс заприметил стройного офицера, отдававшего распоряжения, и шагнул вперед. Дула автоматов тотчас повернулись в его сторону.
— Отец в доме, он калека, не может выйти, — сказал Макс, но голос утонул в грохоте двигателей и женских возгласах. Пришлось кричать, только никому не было дела до его беды.
— Бабы — налево, — распорядился капитан, — оружие сдаем, быстро! Считаю до ста. Кто не подчинится — будет расстрелян. Вы, свиньи, и так мне весь отдых испортили! Взвод! — крикнул он себе за спину; что там, Макс не видел — прожектор бил в глаза. — Прочесать дома. Продовольствие — на склад, трусов — стрелять!
Возле Макса начали собираться женщины, оттесняя его ближе к колодцу и главному омеговцу. Макс заметил Надин, схватил за руку, сжал ее ладонь и шепнул на ухо:
— Не волнуйся, все обойдется!
Напуганная девушка прижалась, вцепилась в плечи мертвой хваткой. Ее мать и младшая сестра, всхлипывая, стояли поодаль. Рядом с ними топталась рыженькая Яна, младшая дочь Молота. Бабы боялись даже голосить, сбились в кучку и тряслись. Вскоре все женщины собрались возле дома старосты, мужчины теснились ближе к воротам, только Макс все никак не мог разжать объятия и выпустить Надин. Сейчас его, как скотину, загонят в кузов и повезут на войну. Удастся ли снова увидеть любимую?
— Я вернусь, — шепнул он, отстраняясь, — обязательно вернусь. Обещаю. Руки Надин были холодными и влажными.