Вспышка не прошла ей даром; она закашлялась, потом зажмурилась и замерла, забившись в глубь одеял.
Я позвал ее по имени.
— У меня только та надежда, что я умру, — сказала она глухо, не шевелясь. — Ты веришь, что я буду тебя мучить, Разноглазый?
— Нет, не верю. Я ведь тебя не убивал.
— Нет, убил!
— Нет, не убивал.
Отвар в чашке, наверное, давно остыл, на его тёмной поверхности появилась тусклая плёнка. Я перевёл взгляд на сухие тёмные губы.
— Не убивал, — повторила она. — Верно. А за рекой думают, что нельзя убить, разбив сердце?
— За рекой нет возможности думать о таких вещах.
— Животные, — сказала она с отвращением.
С того места, где я сидел, можно было, повернув голову, увидеть часть окна. Плотно укутанное, оно не пропускало свет, но свет за ним был, это чувствовалось. Кусочек шторы зашевелился и вспух, словно с той стороны на него кто-то дунул. Я почувствовал движение воздуха.
— Я могла бы тебя проклясть.
— Да, наверное.
— Ты таких видел?
— Проклятых? Видел одного. Он тогда уже был не жилец.
— Нет! — Она забеспокоилась, сжала руки. — Живи долго, любовь моя! Дольше всех, кто когда-нибудь будет тебе дорог! — Она немного задыхалась, но, возможно, от болезни, а не гнева или важных, торжественно глухих слов. Паучок, собравшись с духом, побежал и исчез. — Я не хочу твоей смерти! Я хочу, чтобы тебе было больно!
— Очень жаль, — сказал я. — Ну так как?
Она молчала и думала, потом кивнула.
— Что нужно делать?
— Нужен фетиш. У вас есть что-нибудь дорогое… на память обо мне?
Она неожиданно покраснела, сунула руку куда-то под перины и извлекла серенькие с коричневым рисунком трусы.
— Вот те раз! Как же это я без трусов ушел?
— Вы торопились.
— Ну, хорошо. — Я помог ей сесть поудобнее. — Теперь сосредоточьтесь и проклинайте.
Она сидела молча, неподвижно, устало сжимая нелепую тряпочку. Она смотрела в сторону.
— Дышите глубже.
— Я не могу, у меня всё заложено.
— И голову поднимите.
— Так?
— И не моргайте.
Она опять долго молчала и думала.
— Да, — сказала она наконец. — Проклинаю. — Это прозвучало тихо, устало, почти виновато. — Не приходите больше. Не ходите на похороны. Вам всё расскажут.
— Я никогда не хожу на похороны. — Я придвинулся, наклонился и поцеловал её закрытые глаза. — Мне жаль, но вам просто не от чего умереть. Люди не умирают оттого, что им грустно.
В скверике у Эрмитажа стоял пикет защитников дикой травы. Я прочёл на аккуратном плакате:
ГАЗОНЫ УБИВАЮТ ПРИРОДУ.
СОРНЯКИ ТОЖЕ ИМЕЮТ ПРАВО НА ЖИЗНЬ!
Чистенькие опрятные пикетчики дали мне листовку: на блёкло-сиреневом фоне, в меланхолической китайской манере, тушью был нарисован репейник.