Особую прелесть фриторга, помимо изобилия и стерильности, составляла вымуштрованность персонала. Девушка, правда, отступила на шаг, но глядела на меня спокойная, как кукла.
— Одну минуту. Я обращусь к управляющему.
Я кивнул и переключился на Фиговидца, как-то вмиг потускневшего.
— Не страшно. Сейчас разберутся. В крайнем случае, чем-нибудь затоварюсь в аптеке.
— Да я не из-за этого. — Он моргнул и огляделся. — Тяжело здесь. Давит.
— Давит?
Мне фриторг всегда нравился. Холод каким-то образом был связан с идеей покоя, однообразная символика знаменовала стабильность, и всё — от сверкающего кафеля полов до галогенного свечения потолка — говорило о том, что если где-то в мире и есть надёжность, прочность уклада, то она здесь: в сияющих, одинаково оформленных витринах, в одинаково упакованных вещах и продуктах, сложенных одинаковыми штабелями. Здесь трудно было предположить, что кому-то чего-то не хватит. В конце концов, это тоже был вариант свободы.
— Понимаешь, у нас нет такого… — Фиговидец подыскал слово. — … громадного. Маленькие магазины, лавчонки, кошка на прилавке… хозяин знает тебя по имени… булочная… зеленщик… И мир не свален в одну кучу. Господи, посмотри. Здесь же всё, от колбасы до скрепок.
— У нас тоже лавчонки и кошки. Но это совсем другое, пойми. Это фриторг. Космополитическая свободная торговля. Они сами по себе, как целое государство, только раскиданное… ну, как острова в архипелаге. Лавочка полностью зависит от местной власти, от местных ментов, от местных кого угодно, а фриторг сам покупает любую местную власть. Мне говорили, открылся филиал даже в Городе. Правда, где-то на окраине, в Коломне, что ли.
— В Коломне? Как же их туда пустили?
Я пожал плечами.
— Кто всем этим рулит?
— Хотел бы я знать. Начинали когда-то профсоюзы. Делали для своих, чтобы люди меньше времени тратили.
— Здесь хуже, чем в морге, — сказал фарисей, ничуть не убеждённый. — Никогда в жизни я не видел такого мёртвого места. Мёртвого. Мёртвого.
Неизвестно, сколько бы ещё раз, зациклившись, он произнес это слово, но откуда-то сверху, через громкоговоритель, нас пригласили к кассе. И хотя всё утряслось, я испытывал смутное недоумение. Фриторг по определению не мог налагать ограничений на торговлю. К тому же, египетские сигареты были самым ходовым товаром люкс-класса.
В подъезде нас подстерегал сюрприз. Несколько человек в синих мундирах перекрывали дорогу; еще несколько, неведомо откуда взявшихся, застыли за спиной. Я обернулся, и мне в руку сунули белую бумажку. «Повестка, — прочитал я вслух. — По вручению надлежит немедленно явиться в Охтинский Исполком, каб. 29. Неподчинение карается».