То, что случилось сегодня – начало конца. Ее уже отвергли, отдав предпочтение молодой. Ей уже осмелились объяснить, что такое любовь. И совет дали, как нужно себя вести. Что ж, если он и прав, однако она все равно будет жить, как жила до сих пор! Будет хватать все и вся! Мужчина, драгоценность, стул, картина – какая разница! Ей это нравится, и она возьмет! – распаляла себя Барбара. А то, видите ли, разум должен брать верх над чувствами!… Как бы не так!…
В душе Барбара понимала, что Люций прав, но ей было обидно и жалко себя, и ненависть захлестнула все ее существо. Никто в жизни не ранил так ее душу. Даже Филипп Честерфилд. Они все-таки любили друг друга.
Впервые в жизни Барбара почувствовала, что боль сегодняшнего поражения никогда не изгладится из памяти, она всегда будет помнить о нем и терзаться.
Карета проехала около пяти миль, отдохнувшие лошади летели, почуяв близость дома. Вдруг карета резко остановилась, и Барбара скатилась на пол. Громкий голос велел кучерам заложить руки за голову. Поднявшись и выглянув в окно, она увидела направленное прямо в сердце дуло пистолета.
Ей понадобилась минута или две, чтобы понять, что рядом с каретой на вороном скакуне гарцует Люций. На разбойнике была маска, но ошибки быть не могло – на груди его колыхались ослепительно белые кружева.
– Что вам угодно? – спросила Барбара.
Обычно эту фразу она произносила с легкостью и нараспев, а сейчас слова застревали в горле.
– Выходите! Я хочу кое о чем вас спросить.
Белоснежное Горло соскочил с коня и, ожидая, пока Барбара выберется из кареты, направил на нее оба пистолета.
– Что вам угодно? – повторила она вопрос.
– Распорядитесь, чтобы ваши люди не двигались с места, пока я буду разговаривать с вами!
– С какой стати я должна вам повиноваться?
– Я так хочу. И поторапливайтесь! У меня очень мало времени.
Недоумевая, но уже придя в себя, Барбара отдала приказание кучерам и с усмешкой обратилась к Люцию:
– И что теперь? Я всю жизнь только и мечтала вам повиноваться.
Он не повел и бровью.
– Отойдите от кареты. Ваши люди не должны слышать то, о чем мы будем говорить, – приказал он.
Она отошла довольно далеко и, убедившись, что их не будет слышно, резко повернулась к нему, взметнув юбками:
– Ну, в чем дело? Жалеете, что отослали меня прочь?
– Я следовал за вами только по одной-единственной причине, – сказал Люций. – Вы что-то говорили, уезжая, о моей кузине Пэнси? Отвечайте, где она? И что еще вы там крикнули?
– Ах, стало быть, сюда вас привело обыкновенное любопытство! В таком случае я ничего не скажу. Вы все узнаете сами.