– И Люций, мой кузен, спас его? – тихо спросила Пэнси.
– Да, миледи. Он уже несколько лет был разбойником. Когда помог королю бежать во Францию, солдаты приходили и расспрашивали о нем. А Люций тогда сказал отцу Джека: «Я им задам жару. Мне тут каждый кустик, каждый камешек знаком. Подлые кромвелевские ищейки! И не от таких легавых уходили!» Об этом мне поведал старик Гарри, после того как его сын присоединился к мистеру Люцию. До этого никто и никогда не говорил о нем из страха, чтобы не сказать чего лишнего этим мерзким круглоголовым, или пуританам, не знаю, как уж правильно их и называть.
– Гарри? – удивилась Пэнси. – Старик Гарри отец Джека?
– Да, миледи.
– А ты или Гарри знаете, где он?
– Думаю, старик знает, миледи. Он иногда приносит мне весточку от Джека: то цветок, то ленточку. Будто Джек передает, что еще любит меня.
– Я должна сейчас же пойти к Гарри, – решительно сказала Пэнси.
– Но, миледи, вы забыли про сегодняшний ужин! Уже пора одеваться.
Пэнси посмотрела на часы у кровати, дорогую изящную безделушку, купленную по приезде в Лондон:
– Сейчас пятнадцать минут шестого. Мы ужинаем во дворце в шесть. К сожалению, я должна присутствовать там, у меня нет подходящего предлога не явиться. Придется подождать, пока закончится обед. А потом сразу в путь!
– Куда, миледи? – изумилась Марта.
– Предупредить Белоснежное Горло, – ответила Пэнси и ласково добавила: – Моего кузена Люция.
Пэнси казалось, что обед никогда не кончится. В другое время она бы любовалась элегантно одетыми придворными, собравшимися в огромном банкетном зале, но сегодня не могла ни беседовать с джентльменами, сидящими рядом, ни оценить изысканные кушанья, которые повар-француз готовил не один час. Бычьи языки, суфле из говядины, пропитанные вином тарталетки с фруктами казались безвкусными. Даже мальчик-француз, недавно появившийся среди королевских музыкантов и ангельским голосом исполнявший песни о любви, оставил ее равнодушной. Наконец гости его величества занялись игрой в карты, и Пэнси вздохнула с облегчением. Ощущение, что ее связали по рукам и ногам, исчезло.
Леди Дарлингтон была крайне удивлена желанием Пэнси уйти с приема так рано, и в то же время обрадовалась возможности насладиться отдыхом в своих покоях: ей нередко приходилось прислуживать королеве до самого утра.
– Тебе нездоровится? – спросила графиня, когда они поднимались к себе по отполированной до блеска дубовой лестнице.
– Нет-нет, – быстро ответила Пэнси, только сейчас сообразив, что, сославшись на недомогание, можно было пораньше уйти с обеда. – Я хорошо себя чувствую. – И поспешно добавила: – В зале было так душно, что я чуть не упала в обморок.