Теперь, когда все ее существо умоляло Господа дать ей покой, она знала, что молитва не просто повторение слов, а самое трудное действо в мире. Пэнси молилась и молилась, но никакого ответа не получала, и временами ей казалось, что забыта и Господом, и всем миром.
И сейчас, расхаживая по комнате, внезапно почувствовала удовлетворение от того, что нашла в себе силы отказаться от адвоката. Разумеется, ни он, ни тетушка, ни кто-либо другой не поймут ее. «Не такая уж я трусиха», – подумала Пэнси и твердо решила: какие бы испытания ни выпали на ее долю, у нее хватит мужества все вынести.
Нельзя сказать, что она открыла для себя Господа, но неожиданно на нее снизошел покой, избавивший от страданий последних недель быстрее, чем если бы ее посетила тысяча ангелов с сияющими нимбами. Пэнси знала главное: жизнь в ней не умерла, она не одна и не забыта. Ее глаза излучали какой-то новый свет.
Однажды дверь открылась и надзирательница ввела леди Дарлингтон. Они нежно расцеловались и сели рядышком на диванчик, держа друг друга за руки. Леди Дарлингтон распорядилась доставить в тюрьму мебель, ковры, постельное белье и другие вещи, и хотя комната преобразилась, для Пэнси и тетушки она оставалась камерой, где Пэнси насильно держали под замком.
– Как ты чувствуешь себя, дорогая? – спросила леди Дарлингтон.
– Неплохо, тетя Энн, – ответила Пэнси. – Но вы совсем себя не бережете. Выглядите усталой, похудевшей, платье стало свободнее, чем когда я вас видела в нем последний раз.
Графиня и вправду очень страдала от унижения, которое ей принес арест Пэнси. Леди Кастлмэн могла быть довольной: день ото дня графиня выглядела все более старой, поблекшей, морщинистой, под глазами увеличивались темные круги от беспокойства и бессонных ночей. Пэнси едва сдерживала слезы – тетушку так жестоко и несправедливо наказали за то, что не имело к ней никакого отношения. Но леди Дарлингтон любила племянницу, и за годы, прожитые вместе, они очень сблизились, ее невозможно было уберечь от страданий и мести леди Кастлмэн, отнимавших у старой графини здоровье и силы.
– Давай не будем говорить обо мне, – сказала леди Дарлингтон. – У меня есть для тебя новости. Я только что разговаривала с лорд-канцлером. Суд состоится на следующей неделе, если адвокат не запросит отсрочки.
– У меня больше нет адвоката, – тихо промолвила Пэнси и, прежде чем тетушка начала причитать, постаралась объяснить, почему решила вести дело сама.
Но сделать ей это было нелегко. Во-первых, она не могла говорить правду, во-вторых, графиня, не слушая, яростно возражала, требуя немедленно послать снова за мистером Добсоном. Пэнси же упрямо стояла на своем, и леди Дарлингтон наконец сдалась, строя при этом самые мрачные предположения.