Мы с Монтсе после завтрака поднялись в кабинет секретаря, чтобы рассказать ему о нашем желании пригласить покупателя знаменитой книги в академию. Я представил Юнио известным палеографом, а кроме того молодым чернорубашечником, принадлежащим к итальянской аристократии, и это значительно все упростило. Оларру всегда радовало общение с представителями фашистской партии. Думаю, в глубине души он страстно желал, чтобы кто-нибудь познакомил его с дуче, которым он безгранично восхищался.
— Как, ты говоришь, звали этого принца? — спросил секретарь.
— Юнио Валерио Чима Виварини, — ответил я.
Мы предоставили Оларре посмаковать это имя, насладиться им, словно изысканным кушаньем или напитком.
— Сейчас секретарь отправится к моему отцу с историей об итальянском принце, и руки у нас будут развязаны, — заметила Монтсе.
После обеда мы отправились в книжный магазин синьора Тассо с полудюжиной экземпляров «Дон Кихота» — именно столько мы нашли у себя на полках. Монтсе сияла: ведь это она придумала безупречный план, позволявший нам улизнуть на таинственную встречу на кладбище. Она снова увидит Юнио, как только он примет наше приглашение, а к тому времени она уже многое узнает о нем от незнакомца. Чего ей еще было желать? Что до меня, то я уже начал потихоньку смиряться с ролью статиста и ждал, пока все окончательно прояснится.
— Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Мне кажется, это потрясающая идея, я и сам с удовольствием пришел бы к вам, если это возможно, — ответил синьор Тассо, выслушав наше предложение.
Первая часть плана сработала на ура.
Потом мы на трамвае доехали до Тестаччо. Вагон тряхнуло, и Монтсе припала ко мне. Мне пришлось сдержаться, чтобы не превратить это случайное прикосновение в намеренное объятие, — я вовремя сообразил, что это не очень подходящий момент для проявлений любви. Мы сошли на остановке «Почта».
— Уродливое здание для уродливого мира, — буркнула Монтсе. Ей были чужды символы такого рода архитектуры.
Мы прошли по улице Гая Цестия вдоль стены кладбища и оказались перед запертой калиткой. На табличке значилось: «Cimitero acattolico di Testaccio. Per entrare basta suonare la campana»[12]. Попав внутрь, мы оказались в одном из самых красивых мест Рима. На обширной площади высились изысканные надгробия и монументальные мавзолеи, цвели азалии, гортензии, ирисы, олеандры и глицинии, разрослись кипарисы, оливковые, лавровые и гранатовые деревья. От этой красоты захватывало дух. Несколько месяцев спустя обстоятельства заставили меня проявить интерес к поэзии Китса и Шелли: я понял, о чем последний писал в своем «Адонисе», элегии, посвященной его другу Китсу: можно полюбить смерть, если знать, что тебя похоронят в столь прекрасном месте.