— Я не вижу Рима, господин стажер, — произнес радист.
— А что вы там видите, можно узнать?
— Галисию, господин стажер, я вижу свою родную Галисию. Башни собора Сантьяго-де-Кампостела, крепостные стены Луго, площадь Марии Питы, устье реки в Рибадео и остров Тоха. Заглядывая через перила, я как будто выхожу на балкон своего дома — и никакого Рима там нет.
— Рубиньос, так происходит потому, что вы смотрите вниз глазами, полными тоски. Уверяю вас, под нами находится Рим.
Я снова взглянул на город, утопающий в сумерках, и понял, что для человека, который не знает его так хорошо, как я, очертания его могут показаться чужими, незнакомыми. Ведь Рубиньос едва успел увидеть Рим днем и еще не привык к нему.
— А еще я чувствую запах моря и рыбы, — добавил он с грустью.
— Сколько вы уже в Риме?
— На прошлой неделе исполнилось десять месяцев.
— И сколько раз вы несли ночную вахту?
— Столько, что у меня уже режим сна сменился.
— Ну, в этом и состоит причина ваших видений.
— Вы так думаете?
— Человек, ведущий ночную жизнь, теряет ощущение реальности, потому что перестает видеть окружающее. Мир превращается в стену мрака, и нам остается лишь воображать его себе. А поскольку вы почти не помните этот город, так как редко покидаете стены академии, то и воскрешаете в своих фантазиях знакомые вам образы и запахи. Вы как бы проецируете фильм в темноте.
— Да, да, так и есть, я вижу фильм, — согласился Рубиньос и замер с открытым ртом от удивления.
В довершение сумятицы этой ночи, наполненной призраками, мне приснился Смит. Он стоял спиной ко мне у могилы Китса. И, словно молитву, повторял эпитафию, высеченную на доске: «Здесь лежит тот, чье имя было написано водой». Я тронул его за плечо, чтобы дать ему понять, что пришел. Он повернулся ко мне лицом, и я увидел, что у него нет рта, хотя я ясно слышал его голос. Затем Смит процитировал фрагмент стихотворения Китса[23]:
Мой дух, ты слаб. Занесена, как плеть,
Неотвратимость смерти над тобою.
В богоподобной схватке с немотою
Я слышу гул: ты должен умереть.
Орлу не вечно в синеву смотреть…
— Вы солгали мне: вы сказали, что никакой опасности нет, и вот теперь вы мертвы, — упрекнул я его.
— Все мы хотим быть не такими, какие мы есть, у всех внутри скрыта мятежная душа, поэтому жить — опасно, — ответил он.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил я.
Смит улыбнулся мне так, что глаза его сузились, а щеки расплылись в стороны:
— Ответ на ваш вопрос — да, оно того стоило. А теперь не теряйте больше времени и возвращайтесь к своим делам.
Я проснулся испуганный, весь в поту, словно долго-долго бежал, пытаясь скрыться от настигающих меня образов.