Я уже собралась было снова засыпать могилу и присела на корточки, чтобы получше уложить вещи, и в этот самый момент почувствовала боль. Что-то сжимало мне грудную клетку. И в самом деле, грудь мою все еще стягивала повязка, делавшая ее незаметной и мешавшая ей расти. В ярости сбросила я эту скрытую маску, состоявшую из нескольких метров белой материи. Размотав ее, я накинула широкую полосу ткани на шею усопшего. Затем хорошенько натянула и сделала петлю. Я трудилась, не жалея сил, пытаясь таким путем сбросить с себя груз прежней жизни, сотканной из притворства и лжи. Руками и ногами я сгребла все вещи на тело покойного, несколько раз нечаянно его толкнув. Потом засыпала землей. Теперь могила выглядела иначе. Стала гораздо больше. Придавив ее тяжелыми камнями, я на мгновение застыла, но не для того, чтобы помолиться или испросить у Всевышнего милосердное прошение этому несчастному человеку, а для того, чтобы насладиться вольным воздухом, которым дышала. И сказала что-то вроде этого: «Вот оно, избавление!» Или же: «Прощай, надуманная слава, у нас с тобой целая жизнь впереди, омытая, чистейшая, не оскверненная ничем душа, и пускай слово будет старое, зато тело — новое!»
В ту пламенную, темную ночь я исчезла. И не оставила за собой во мраке никаких следов. Я покинула город, обойдя его стороной. Предпочла миновать окрестности, не тревожа мирный сон добрых людей. Сама я не принадлежала к их числу, более того, я была неукротимой возмутительницей спокойствия, несущей с собой волнение и смуту.
Той ночью, вдыхая доносившийся из садов запах жасмина и диких роз, я чувствовала себя счастливой. Я наслаждалась благоухающим ароматом и шагала, нисколько не заботясь о том, куда иду. Решив двинуться навстречу собственной судьбе, не страшась ее, я пребывала в полном согласии с собой. Я даже не обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на родимый край. Я все там похоронила: и отца, и свои вещи в одной могиле, мать в марабуте с ведущей в ад дверью, сестер в доме, который в конце концов обрушится и погребет их навеки. Что же касается моих дядьев и теток, то они для меня попросту не существовали, а с этой ночи и я перестану для них существовать, я исчезну, и они никогда не отыщут меня.
Я шла по бездорожью. А устав, ложилась спать под каким-нибудь деревом. И спала без боязни, ни о чем не тревожась. Я сворачивалась калачиком, и сладостное оцепенение постепенно овладевало моим телом. Редко сон мой бывал таким глубоким и крепким. Я не могла надивиться той легкости и ощущению неизбывного счастья, что снизошли на меня, и непривычно радостному отдохновению утомленного тела. Говорю так потому, что обычно спала плохо. Большую часть ночи мне случалось торговаться с ней, выпрашивая хоть малую толику покоя, но покой я обретала лишь с восходом солнца. И падала, измученная бессонницей и усталостью. А тут я ничего не боялась. Меня ничто не связывало, у меня не было пристанища, вообще ничего. И рассудок мой не обременяли бесконечные вопросы и множество дел, которым несть числа. Так, стало быть, полная свобода? Нет, пока еще нет. Однако уже сам факт моего отречения от всего и решение уйти с твердым намерением не возвращаться более, бесповоротно порвать с прошлым, уничтожить его следы — все это освобождало мой разум от страха. Я решила предать забвению прошлое, растворить его в своем беспамятстве и не испытывала от этого ни сожалений, ни угрызений совести. Я уповала на новое рождение, надеясь сбросить старую кожу и сменить ее на чистую, непорочную.