Днем он бывал на лекциях в университете, по вечерам работал дома, после чего выходил на полчаса подышать свежим воздухом. Городские улицы заполняли в этот час разряженные богачи, среди которых на каждом шагу попадались нищие в грязных лохмотьях с протянутыми трясущимися руками.
Еще в Тебризе Фридун был наслышан о тегеранских делах, да и читал кое-какую литературу" где говорилось о мрачных картинах столичной жизни. Находить такую литературу было очень трудно, приходилось доставать ее тайком, из-под полы: всякое произведение, содержавшее мало-мальскую критику даже частных сторон жизни не только Тегерана, но и вообще Ирана, находилось под строгим запретом. К числу запрещенных книг были отнесены и произведения Шейх-Мухаммеда, доктора Эрани и других прогрессивных деятелей.
Тем не менее по рукам ходили старые издания, в которых подвергались порицанию средневековый застой и реакционный режим Ирана. Что же касается современного состояния страны и созданного Реза-шахом невыносимого гнета, то об этом складывались и распространялись по городам и селам устные рассказы, анекдоты, басни, притчи. И с этим голосом народа правительство не умело и не знало, как бороться.
Из всего прочитанного и услышанного у Фридуна давно сложился в сознании образ Реза-шаха как кровожадного тирана и мрачного деспота.
Все симпатии Реза-шаха были на стороне городских и сельских богатеев, которым создавались наиболее благоприятные условия деятельности. В деревнях крестьяне, в городах рабочие были поставлены в полную зависимость от произвола купцов, фабрикантов, помещиков.
Старый крестьянин из Ардебиля часто говорил:
- Его величество сдал нас помещику, как хозяин сдает строителю материал, и поручил: строгайте, тешите, гните!
Но в высших официальных кругах и на страницах печати все больше говорилось и писалось о заслугах шаха перед Ираном, о проведенных им дорогах, о ввезенных им в страну машинах, о построенных по его указанию зданиях и дворцах. Конечно, главное место в этих рассказах отводилось столице и столичной жизни.
Вот почему, прибыв в Тегеран, Фридун с особым вниманием почти с первого же дня стал присматриваться к внешнему облику этого города, изучать жизнь столицы во всех подробностях.
Первое, что сразу бросилось ему в глаза, был резкий кричащий контраст между нищетой и богатством, голодом и избытком.
Политическая и умственная жизнь города имела не менее глубокие противоречия. Сразу открыть их было, конечно, трудно, потому что люди боялись друг друга, не доверяли никому, подозревали всех. Однако круг, в который попал Фридун, давал ему возможность близко познакомиться и с этой стороной жизни.